Однажды, когда мы с дедом, как обычно, собрались заниматься, он вдруг отложил в сторону учебник и торжественно произнес:
– Аня, я сделал одно научное открытие, и мне не терпится поделиться им с тобой. Не хочу показаться самонадеянным, но думаю, что оно изменит жизнь многих. Я изобрел способ извлечь андрогены, которые смогут избирательно влиять на формирование характера! Ты понимаешь, что это значит?
– Думаю, что да. Но, насколько мне известно, это невозможно, – я покачала головой. – Гормон представляет собой целостную структуру. Его нельзя разбить на составляющие. А уж тем более поделить на отдельные импульсы, влияющие на свойства характера!
Дедушку это нисколько не смутило.
– В мире нет ничего невозможного, – ответил он. – Любая загадка природы – это лишь дело времени и усилий, приложенных к ее разрешению. Еще работая в университете, я вывел искусственные гормоны, которые могут придать человеку твердость, решимость и уверенность в себе. Правда, я не успел завершить клинические испытания, но есть неоспоримые доказательства, которые подтверждают мое открытие. Да ты сама посмотри! – и он достал из ящика стола старую толстую папку. – Все здесь.
Дедушка открыл папку со сложными химическими формулами и стал терпеливо объяснять мне свою теорию. Он успел дойти примерно до середины папки, когда бабушка позвала нас обедать. Мы, конечно, отказались, сказав, что не голодны. Тогда она принесла нам бутерброды, которые исчезли с тарелки в пять минут. После того, как дедушка закончил объяснения, я почувствовала, что поняла далеко не все. Но сказать об этом вслух не решилась.
– Что ты собираешься с этим делать? – спросила я.
– Я знаком с одним профессором из Тель-Авивского университета. На днях он приедет к нам, и я передам ему свою теорию для дальнейших исследований.
Я шла домой уже затемно, силясь воспроизвести в памяти суть дедушкиного открытия, но химические формулы и соединения ускользали от меня, превращаясь в один запутанный клубок, и сколько бы я ни пыталась его распутать, он запутывался еще больше. Эти формулы напомнили мне Славу. Он был так одержим гормонами! Что бы он сказал, узнай он о дедушкином исследовании? А затем мне пришло на ум Элино предсказание.
На самом деле, я почти забыла о нем. Но вот, стоило дедушке посвятить меня в свое открытие, как желание походить на мужчин вспыхнуло во мне с новой силой, теперь уже подкрепленное реальной надеждой, которую это открытие давало. Когда препарат из гормонов будет готов, он изменит всю мою жизнь. Я смогу по желанию выбрать любое свойство, которого мне не хватает, и тогда я добьюсь всего, чего только захочу!
Через неделю мы уже ждали к себе профессора Райана Бенкса. Бабушка считала своим долгом отгрохать в честь такого события грандиозный обед, что и сделала, несмотря на все дедушкины попытки ее остудить. Я очень волновалась перед встречей, но стоило мне увидеть гостя, как я сразу успокоилась. Мне даже показалось, что я его уже где-то видела. Может, когда приезжала в Тель-Авив?
Профессор Бенкс не походил на типичного профессора. Чуть старше сорока, энергичный, высокий, с темной густой шевелюрой, он казался слишком шумным и быстрым, и в нем не доставало солидности. Зато у него были добрые глаза. Когда он впервые увидел меня, он вдруг весь переменился в лице и побледнел. Но уже мгновение спустя снова улыбнулся своей широкой улыбкой и сделал шаг мне навстречу.
– А ты, должно быть, Аня? – он пожал мне руку. – Надеюсь, мы сможем работать вместе.
И я сразу поняла, что мы подружимся.
– А можно моей тете Эле тоже работать с Вами? Вы наверняка встречали ее – она учится на медицинском.
И снова его лицо стало бледной маской. Возникла неловкая пауза, будто я сказала что-то неприличное. Дедушка с бабушкой обомлели и потупили глаза. Я уже собиралась бросить им что-то обидное, убежать к себе и запереться в комнате, как я всегда делала, когда они отказывались говорить об Эле. Но тут профессор взял меня за руку и твердо сказал:
– Бэ́тах*, о чем речь! Мы приобщим твою тетю к нашему делу.
Так я обрела не просто друга, а единомышленника.
– Прошу Вас, пройдемте в мой кабинет, – заторопился дедушка перевести тему разговора и увлек профессора за собой.
Проведя в кабинете два часа, они вышли оттуда довольные, с заговорщической миной на лице, и больше не упоминали о делах. Стол был давно накрыт, и мы сели обедать. Профессор Бенкс сначала говорил на английском, чтобы было понятно дедушке, и мне приходилось напрягаться, чтобы разобрать его беглую речь. Но затем он перешел на иврит и рассказал о себе. Оказывается, он репатриировался в Израиль десять лет назад один: вся его родня осталась в Массачусетсе. Он приехал уже будучи доктором и его тут же приняли в университет.
Бабушка не понимала ни на иврите, ни на английском, но была рада, что все с аппетитом кушают и все довольны, и сама все время улыбалась и кивала. После ухода профессора все облегченно вздохнули. Мы не привыкли к светским приемам, но были очень взволнованы этой встречей и еще долго в подробностях ее обсуждали. Дедушка же был доволен больше всех.
– Теперь мое открытие в надежных руках, – доверительно сообщил он нам.
Райан (профессор с первого же дня знакомства предложил мне звать его по имени) сдержал обещание и предоставил Эле возможность работать в его лаборатории. Мы с ней часто созванивались, и она держала меня в курсе исследований. Бывало, любой малейший сдвиг и любые незначительные достижения приносили настоящую радость, но случались также неудачи и разочарования, когда казалось, что вся работа идет насмарку. И вот в один прекрасный день Эля по секрету сообщила мне, что формула гормонов почти готова.
* Бэ́тах – конечно