Роман "В ловушке фантазий"

    Возвращаясь к событиям, имевшим место летом 2009 года на заводе Мед-Декель, мне с трудом верится, что все это на самом деле произошло со мной. Теперь я с облегчением нахожу, что во мне нет больше зависти к мужчинам и стремления походить на них – чувств, так долго меня угнетавших. Я оказалась на заводе, желая войти в мужской мир и обрести уверенность в себе. Там меня подстерегали тяжелые испытания, но я не сдалась, не отступила, а прошла их до конца. В результате всего пережитого мое представление о мужчинах как о существах высшего порядка, усвоенное мной с детства, претерпело сильные перемены. На заводе мне удалось наконец воплотить в жизнь свою заветную мечту: стать частью мужского общества. Но к тому времени, когда это случилось, я уже по-новому видела действительность, многое успела переосмыслить, и больше не благоговела перед представителями сильного пола.
Сейчас я понимаю, что главной причиной моих иллюзий по поводу мужчин, да и других, куда более опасных, было мое неуемное воображение. Оно лишало меня способности воспринимать окружающий мир таким, какой он есть на самом деле. Живя в своих фантазиях, я потеряла связь с дорогими мне людьми, в результате чего обрекла себя на одиночество.
    Случившееся на заводе укрепило мою волю и помогло вернуться в реальность. Я избавилась от губительных иллюзий и заново обрела себя. И все же, один и тот же вопрос не оставляет меня: действительно ли я должна была пройти через эти испытания? Неужели не было другого, менее болезненного способа изменить свою жизнь? Но узнать это мне не дано так же, как не дано обратить время вспять. Я могу лишь еще раз пересмотреть и переосмыслить все пережитое, чтобы навсегда оставить это в прошлом.
    Теперь я уже смутно представляю себе, каково это завидовать мужчинам. Каково это ощущать, что мне никогда не стать такой, как они. Помню только, что мужчины всегда казались мне сильными, смелыми и уверенными в себе. Не ведающими страхов и сомнений. Не знающими преград на пути к цели. Будучи ребенком я верила, что они приходят в этот мир, чтобы властвовать. Властвовать над обществом, над миром, над нами, женщинами. Раньше я полагала, что они владеют каким-то секретом, который нам недоступен.
    Я могла часами наблюдать за мальчишками на улице, за их безрассудными забавами, когда они проделывали свои отчаянные трюки на велосипедах и скейтбордах, скатываясь по отвесным горкам и поручням, прыгая с высоких ступеней и лестниц. Это зрелище пугало и одновременно завораживало меня. Ну почему девчонки не способны на такое? Мама часто повторяла мне, что женщинам отведена в жизни немаловажная роль. Они – хранительницы домашнего очага, продолжательницы рода. Они по природе своей должны обладать осмотрительностью и чувством самосохранения. Присущие только им интуиция и терпение помогают найти выход из бесконечных будничных ситуаций, в которых мужчина оказывается бессилен. Да, конечно, я понимала, что мама права. Она не раз доказывала свои слова на деле. Я восхищалась ее мудростью. Любовалась ее изяществом и утонченной грацией, которой Бог награждает только женщин. Да и в себе самой порой находила некое отображение этих качеств. Но всем этим я бы с легкостью пожертвовала ради настоящей мужской смелости и воли. Ради уверенности и силы.
    Зимние дни я просиживала у окна, разрисованного морозным узором. Расчистив на стекле небольшой просвет на уровне глаз, я следила за тем, как мальчишки играют во дворе, как они гурьбой катятся по сугробам, бутузя друг друга и натирая себе снегом щеки, чтобы затем вскочить и побежать, дразня тех, кто остался позади. Я готова была отдать все сокровища мира, только чтобы оказаться там, среди них! И дело тут было совсем не в беге и не в катании по снегу, а в той неудержимой отваге и уверенности, что жизнь целиком принадлежит им. Уверенности, которую у этих ребят не отнять и которая для меня была недостижима из-за прирожденной нерешительности и неотступных сомнений.
    Моя романтическая, склонная к преувеличениям натура сыграла основную роль в создании пьедестала, на который я возвела мужчину. И все же первопричиной этого заблуждения послужила не выдумка, не фантазия, а реальный человек, рядом с которым прошло мое детство. Я говорю об Эрике, моем дяде. Он рос таким незаурядным ребенком, что затмевал всех вокруг. Им восхищались, его ставили в пример, ему пророчили большое будущее, и ореол успеха, которым его окружили, был так недосягаем, что я даже не пыталась состязаться с этим баловнем судьбы. И никто не пытался, кроме Эли, моей тети, которая была слишком упряма, чтобы что-то могло ее остановить.
    У моих дедушки с бабушкой было трое детей. Моя мама родилась первой и успела дорасти до тринадцати лет, прежде чем на свет появился Эрик. Таким образом, её не коснулось влияние доминантной личности дяди, а также чувство зависти к нему (и ко всему мужскому роду в целом). Через три года после Эрика родилась Эля, на которую пришлась львиная доля этого рокового влияния. Не было на свете достоинства, которым бы Эрик не обладал, не считая разве что скромности и терпения. Но у мужчины эти качества считаются скорее недостатками, чем достоинствами. Во всяком случае, так считал мой дедушка, души не чая в сыне и во всем ему потакая. Бабушка была женщиной доброй, но слабохарактерной. Она очень любила “свою младшенькую”, но была не в силах восполнить урон, наносимый ей дедушкиным пренебрежением. Эля не прекращала своего соперничества с братом за внимание отца, а каждая следующая неудача только распаляла ее, толкая на новые попытки. Эля старалась подражать брату во всем: копировала его манеру говорить и одеваться, даже стриглась под мальчика. Старалась прилежно учиться. Перепробовала разные спортивные кружки. И во всем, за что бы ни бралась, достигала таких высоких результатов, что ими гордился бы любой. В ее же глазах все они ничего не стоили, раз не затмевали Эрикиных. К сожалению, ни брат, ни отец не замечали ее усилий. Они жили в своем мире, где больше ни для кого не было места. Порой Элю охватывал такой гнев, что она выходила во двор и затевала драку с соседскими мальчишками, от чего те побаивались ее и старались избегать.
    Я родилась, когда Эле было пять лет. Будучи единственным ребенком, я была окружена вниманием и заботой. Но было что-то, чего родители не могли мне дать. Они не могли сделать меня смелой и решительной. Они вообще не понимали этой моей потребности в самоутверждении. Папу я видела редко. Он работал инженером на заводе и приходил домой поздно. Но даже когда у него находилось на меня время, наше общение не клеилось. Он мало участвовал в моей жизни. С мамой все было иначе. Она работала в школе до обеда, а остальное время проводила со мной. Мы много гуляли, читали и общались. Но даже она не видела, какая я неловкая и стеснительная, и как это мне мешает в общении со сверстниками. Из-за этого своего недостатка мне тяжело было найти друзей. А когда я жаловалась ей, она обращала все в шутку, не понимая, не чувствуя, как важно для меня обрести уверенность в себе.
    Поэтому я так тянулась к Эле. Она всегда воспринимала меня всерьез. С самого детства я восхищалась Элей и брала с нее пример во всем, и конечно же в том, что касалось ее соперничества с Эриком. Я мечтала вырасти, стать смелой и показать дяде и всем остальным, на что способна.
    Многие находили в нас с Элей исключительное сходство. Я и сама его находила, рассматривая свое отражение. У девушки по ту сторону зеркала были большие карие глаза, чуть вытянутое лицо с высоким лбом, румяные щеки и независимый, приподнятый носик. Она даже смотрела на меня точь-в-точь как Эля – с игривой озорной усмешкой. Я могла так часами стоять и разглядывать свое отражение, теша себя надеждой, что когда-нибудь я действительно стану походить на тетю. Когда-нибудь и во мне откроется присущий ей воинственный дух.
    Несмотря на разницу в возрасте и несхожесть в характерах, мы с Элей были очень дружны. Я восхищалась ее смелостью и упорством, безоговорочно внимала каждому ее слову и доверяла ей больше всех на свете. Для нее же мое обожание служило бальзамом, исцеляющим рану, которую Эрик и дедушка наносили ей своим пренебрежением. К тому же, в ее сердце накопилось много нерастраченных чувств, и она не решалась выдать их никому, кроме меня. Все, даже собственные родители, не понимали ее, считая грубой и заносчивой. И только я знала ее совсем иной: доброй и чуткой, впечатлительной и ранимой. Тайком ото всех она читала старинные книги, чему научила и меня, и нас обеих восхищала отвага и неустрашимость главных персонажей, которые с честью выходили из самых невероятных историй. Однако куда им было тягаться с моей Элей! Вот кто являлся для меня настоящим героем! К тому же не выдуманным, а реальным. Но стоило мне заикнуться об этом, как она горько усмехалась: “Герою мало быть смелым и отважным. Он должен быть всеми признан и любим, иначе какой же он герой?”
    Чем старше становилась Эля, тем больше ощущалась разделяющая нас разница в возрасте. Когда мне исполнилось девять, ей было уже четырнадцать. Я оставалась нескладной девчонкой, а в ней уже обозначилась женщина. К тому времени она решительно переменилась. Оставила свои мальчишечьи замашки и несговорчивый характер, обретя, на радость родным, спокойный и послушный нрав. И этим благоприятно выделялась среди сверстников, которые в переходном возрасте вели себя дерзко и своевольно. Ни у кого не вызывало сомнений, что такие перемены были естественным результатом ее взросления. Ни у кого, кроме меня, ведь я знала ее лучше других, и догадывалась, что неожиданное преображение не могло произойти само по себе. Еще сильнее я уверилась в своих догадках, когда попыталась выяснить у Эли, что же на самом деле так на нее повлияло. Но наткнулась на стену молчания. Она скрывала от меня какую-то тайну! Скрывала от меня, которая всегда была на ее стороне. Которая была ее лучшим другом! Или она больше не считала меня таковой?
    Обида и любопытство снедали меня. Однако, обладая отходчивым характером, я не могла долго дуться на тетю. Тем более, что в то самое время в нашей семье произошло событие, которое отодвинуло Элину тайну на второй план. Там она затерялась на долгие годы среди других нераскрытых загадок, которыми изобиловало мое детство.
    В то время внимание семьи более чем когда-либо было обращено на Эрика. Подтверждая возлагаемые на него надежды, он с отличием окончил физико-математическую школу, но затем всех неприятно удивил. Эрик уехал в Америку учить физику по программе Сороса. Дедушка же рассчитывал, что сын поступит на медицинский факультет в родном городе, где сам он, дед, работал ученым-эндокринологом. Тогда он мог бы поделиться с Эриком накопленными знаниями и опытом. А также использовать для его продвижения свои университетские связи.
    После отъезда Эрика отношение дедушки к Эле переменилось к лучшему. Он вдруг, к своей радости, обнаружил, что у него есть взрослая дочь, умная и испытывающая живой интерес ко всему, чем он был готов с ней поделиться. И, к его чести следует сказать, он делился с ней знаниями щедро и с воодушевлением, проявляя такую заботу и внимание, будто теперь старался возместить все, чем прежде ее обделял. Эля же, к моему удивлению, не ликовала и не торжествовала, что было бы вполне естественно, если учесть, что она наконец завоевала расположение отца.
    Казалось, теперь у Эли было все, что нужно для счастья. Она была окружена всеобщим вниманием, к тому же она стала настоящей красавицей. Но, несмотря ни на что, в ней присутствовала какая-то странная неудовлетворенность, будто что-то томило ее и не давало покоя. Что именно ее беспокоило, я узнала лишь спустя три года, когда Эля окончила школу.
    Тогда она неожиданно сообщила нам о своих планах переехать в Израиль. Дедушка пытался уговорить ее подождать еще пару лет, пока он выйдет на пенсию, и тогда они смогут уехать вместе. Но Эля ничего не хотела слышать. Оказалось, что она уже заранее все подготовила. В тайне ото всех она учила иврит и даже поступила на медицинский в Тель-Авивском университете. Мы все были шокированы ее решением и той одержимостью, с которой она на нем настаивала.
    Лишь со мной одной Эля поделилась настоящей причиной своего внезапного переезда. Но ее признание только усугубило мою подавленность.