В отношении Виктора ко мне произошла удивительная перемена. Мы стали нормально общаться и оказалось, что он не такой уж плохой парень. От его самодовольства и ехидства не осталось и следа.
Что же так повлияло на моего соседа? Вероятно, ему наскучили нескончаемые забавы. А может быть, ему стало просто не до того: работы заметно поприбавилось. Но существовало еще одно обстоятельство, несомненно, главное в этом перечне. Получалось, что причиной такого благодушного поведения Виктора послужил Глеб! Вернее, его отсутствие.
Глеб заболел и не вышел на работу. Выяснилось это не сразу. Сначала я решила, что наш коллега, как часто бывало, задерживается. Ездя на мотоцикле, он мог себе это позволить. Для такого компактного транспорта пробок не существует так же, как и правил дорожного движения. Хотя Глеб и утверждал, что был аккуратным водителем, вместе с тем он был «байкером», а потому не мог не нарушать правила. Порой он попадался на глаза полицейским, которых в Тель-Авиве пруд пруди. Тогда ему приходилось нарушать еще больше правил, чтобы от них, от этих полицейских, уйти. Полиции запрещается ловить нарушителей, чтобы не подвергать опасности остальных участников движения. Наш байкер этим пользовался и всегда успешно ускользал от представителей закона. После очередного происшествия на дороге он приезжал на завод позже обычного, весь какой-то взъерошенный, сердитый, точно кот после драки, мерил комнату большими шагами и подробно рассказывал, что с ним произошло. Затем шел готовить себе кофе и только после этого принимался за чертежи.
Когда прошли уже все возможные сроки, а наш инженер до сих пор не появился на рабочем месте, я начала волноваться. Я не решалась спросить о нем Виктора, боясь нарваться на язвительный ответ или, хуже того, остаться вовсе без ответа. Время шло, а я пребывала в затянувшемся неведении. Я уже представляла в голове ужасные картины того, что могло произойти с моим коллегой, когда вдруг услышала, как Виктор говорит по телефону:
– Наш симулянт «болен». Теперь раньше чем через неделю не появится.
Сперва я почувствовала облегчение, что с Глебом все в порядке, если не считать болезни, которая была самым меньшим из тех зол, которые я себе навоображала. Но затем я представила, чем чревато для меня его отсутствие, и встревожилась. Предстояло провести целую неделю наедине с моим мучителем! Но время шло, а сосед обо мне даже не вспоминал, и я успокоилась. Затем мне уже стало скучно, и я решилась заговорить с ним первой.
– Послушай, Виктор, – обратилась я к нему, и когда он буркнул что-то в ответ, не отрываясь от экрана, продолжила:
– Я разобралась с поступательно-вращательным механизмом. На самом деле, не так уж это и сложно. Механизм преобразует прямолинейное движение во вращательное, и наоборот.
Парень повернулся в мою сторону, внимательно на меня посмотрел и одобрительно кивнул:
– Неплохо для начала.
И больше ничего. Ни смешков, ни длинной лекции с пафосом, ни замораживающего взгляда.
Еще больше приободрившись, я задала ему вопрос по работе, на который он тоже ответил. Затем мы с ним разговорились на темы, с работой никак не связанные. Оказалось, что его интересует медицина. Скорее, не вся медицина, а только то, что касается инфекционных болезней. Он подробно расспрашивал меня о разного рода заболеваниях, об их симптомах и развитии, а я старалась припомнить все, что выучила из курса «Введение в микробиологию». И хотя курс этот я не переносила, теперь, подбадриваемая одобрительным взглядом Виктора, рада была блеснуть знаниями.
Парень стал воспринимать меня всерьез, и это по-настоящему приободрило и придало мне уверенности. Возникла даже нелепая мысль, что я ему симпатична, и свои потехи он устраивал с одной целью: привлечь мое внимание. Что только не взбредет голову, когда кажется, что самое тяжелое уже позади! Но я ошибалась: это было временное затишье.
Глеб вернулся через неделю, смурной, ворчливый, и к тому же хромой. Он не разделял моего благодушного настроения и сразу внес смуту в наш хорошо налаженный уклад. Когда я увидела, как с его возвращением к Виктору вновь вернулась его заносчивость и он стал как прежде дразнить соседа, ко мне впервые закралась мысль: именно присутствие Глеба делает Виктора таким несносным.
Однако, я не могла не пожалеть нашего смутьяна. Он перенес тяжелый вирус и еще не оправился от него до конца. К тому же, он прихрамывал на правую ногу, морщась от боли. Хромота не была связана с болезнью. Это ныла его рана, напоминая об аварии, в которой он пострадал много лет назад. Мне даже не пришлось ни о чем спрашивать. Стоило только посмотреть на него с участием, как он сам мне все выложил.
– Когда ездишь на байке, рано или поздно обязательно падаешь. Так случается со всеми. Исключений нет. Вот цена, которую платит байкер. Я и малому пытаюсь это вбить. Представь, упрашивает меня купить ему байк! Думает, достаточно осторожно ехать, и с ним ничего не случится. А я ему на это в сотый раз пересказываю свою историю. Разве я сам не был осторожен? Я не из тех лихачей-двухколесников, которые лезут на рожон, рискуя своей шкурой. Я всегда очень внимателен. Но, Санта Моника! На дороге всегда найдутся идиоты, которые сомнут тебя в лепешку.
Как сейчас помню тот злополучный день. Казалось бы, еду в городе. Машин на дороге не густо. С чего мне ждать подвоха? Я на левой полосе. Поравнялся с какой-то тачкой. За рулем баба. Вдруг ей приспичило повернуть налево и она со всей дури поперла на меня, даже не посмотрев по сторонам. Я ей ору, а она меня в упор не видит! Сшибла байк. Тот упал мне на ногу, а баба знай себе жмет на газ. И тащит за собой меня, придавленного своим же байком. Чтобы остановить эту дуру, я схватил отвалившуюся от моего драндулета панель и с размаху процарапал дверцу ее тачки. Наконец, бабу проняло. Она затормозила, вылезла и тут же открыла на меня рот. Я ей, видишь ли, машину испортил. Стерва!
– А что стало с тобой?
– Перелом. Оперировала студентка. Кости срослись плохо. Пришлось вставлять стальной стержень, – он показал на щиколотку. – С тех пор время от времени старая рана дает о себе знать.
Он поморщился.
– Болит? – посочувствовала я.
– Сейчас почти нет. Я нашел одно средство – помогает. Вкалываю его в попу. Правда, самому это делать не сподручно, – признался он, вогнав меня в краску.
Глеб жил один, снимая “крышу” в Тель-Авиве, и со всем справлялся сам. Понятие “крыша” в данном случае не являлось сленгом. Это была на самом деле крыша, где когда-то достроили еще одну комнату, с туалетом наружи, без бойлера, который обеспечивает зимой горячую воду. И все это имели наглость сдавать как пригодное к жизни жилье!
– У меня на крыше видно все, как на ладони, – любил говорить мой коллега.
И, казалось, он был этим вполне доволен, как, впрочем, и всем остальным в своей жизни. Хотя лично я не могла себе представить, как пережить зиму без горячей воды.
– Где еще я нашел бы угол в Тель-Авиве за двести баксов в месяц? – объяснял он свою привязанность к «крыше», в которой проживал за ту же цену уже многие годы.
Цены, действительно, все время росли, особенно в Тель-Авиве. Там теперь однокомнатная квартира на съем стоила в два, а то и в три раза дороже этой “крыши”. Глеб же был очень бережлив. Он ходил в старых джинсах, к которым так аккуратно относился, что они долгие годы имели приличный вид. Ничего никогда не выбрасывал. Не отказывался, когда ему приносили из цеха всякий хлам, будь то старые детали, винты или гайки, и аккуратно все это собирал.
– Какой же это хлам? Это отличная вещь. Еще пригодится, – говорил он и добавлял «заначку» к своему объемному складу, который устроил из тумбочек стола, да стенного шкафа до потолка. Но при этом все у него содержалось в идеальном порядке. Он даже свой старый мотоцикл чинил сам, хотя в наше время так никто уже не делает. Я, например, даже не знаю, как зарядить аккумулятор, так как еще не было случая, чтобы я не встретила добровольца, готового мне в этом помочь. Но чтобы отдельно покупать за границей новые детали, потому что так дешевле, и потом самому их менять – это было выше моего понимания. Глеб же с этим справлялся, и справлялся неплохо, судя по тому, как круглый год в любую погоду ездил на своем “байке”.
Вообще, сам “байк”, как и езда на нем, были его страстью. Он даже выпросил у одного рабочего старую овечью шкуру, сам ее раскроил и пришил на сиденье, от чего его мотоцикл теперь всегда выделялся на дороге. Шкуру, конечно, он пришил, больше заботясь о себе, чем о мотоцикле, потому что так его мужские органы меньше потели летом и мерзли зимой. Еще он приделал по бокам две сумки-холодильники, опять же заботясь о себе. Теперь, возвращаясь поздно вечером от своей девушки (женщины, подруги – никогда не знаю, как это правильней сказать, когда людям уже под сорок), он мог прихватить с собой «что-нибудь пожрать».
С этими сумками была отдельная история. Такую сумку, небольшую, но вместительную и герметичную, в нынешнем году фирма дарила на день рождение каждому работнику. И Глебу вручили такую же. Когда он получил свой подарок, он сразу осмотрел его критичным взглядом, и понял, для чего она ему пригодится. Он тут же побежал примерять сумку к мотоциклу, и вскоре вернулся озабоченный.
– Мне бы вторую такую, – объяснил он причину своего беспокойства. – Тогда можно было бы сшить их вместе, и они бы сидели по бокам, уравновешивая друг друга.
Затем он долго вспоминал, у кого еще недавно был день рождения, и нашел одного рабочего. Он несколько раз ходил и уговаривал того, желая выменять у него подарок. Не знаю, что он там предложил взамен, но, в конце концов, своего добился. Надо было видеть при этом довольную физиономию Глеба. Иногда так мало человеку нужно для счастья! Мне довелось лицезреть результат его усилий: мотоцикл в овечьей шкуре, навьюченный двумя сумками на манер осла. На этот раз я смеялась над нашим хозяйственным товарищем вместе с Виктором. Почему бы не посмеяться, все равно Глебу это нисколько не мешало.
По правде говоря, причину такой бережливости и хозяйственности можно было понять: на заводе Глебу платили мало, хоть он и вкалывал с утра до вечера. Ему же, помимо своих нужд, приходилось платить алименты за сына-старшеклассника, который был у него от бывшей жены и которым он очень гордился. Сын, судя по его словам, тоже души в отце не чаял, и в этом не было ничего удивительного. Какой же мальчишка не будет в восторге от такого замечательного папы, всегда одетого по-молодежному, при мотоцикле, на котором он никогда не отказывал прокатить. А еще с ним можно было запросто где-то посидеть и выпить пивка, ведя чисто мужские разговоры о девчонках. Кстати, за пиво тоже надо было платить.
Все, что мне удалось узнать о Глебе, рассказывал он сам, честно, просто, ничего не скрывая, несмотря на язвительные комментарии Виктора. Всем своим видом мой коллега показывал, что ему нет ни малейшего дела до издевательств соседа. Эта была одна из его странностей, которых я никак не могла понять. Виктор же, наоборот, хоть и говорил много, но больше о других. О себе самом он ничего не рассказывал, так что становилось ясно, что, несмотря на всю свою показушную общительность, человек он довольно скрытный.
* * *
К тому времени, когда Глеб вернулся на завод после недельного отсутствия, у меня накопилось масса вопросов. Я попросила его о помощи, а в ответ он накинулся на меня и отчитал за то, что я не выполняю свою работу как следует. Видимо, он еще не оправился от болезни, но это не могло служить ему оправданием. Он был так груб со мной! Он на меня накричал. Конечно, на заводе всегда кто-то на кого-то кричал. Но меня это раньше не касалось. На меня вообще никто никогда не поднимал голос. И я совсем не ожидала этого от Глеба.
Я пошла в уборную. Я пряталась там каждый раз, когда была не в состоянии сдерживать чувство обиды. Умывалась и подолгу смотрелась в зеркало.
– Хватит уже реветь! Ты выглядишь жалко, – злилось на меня отражение.
– Легко тебе сидеть там и поучать меня! Да попробовала бы ты хоть раз выйти и увидеть, как мне тут приходится, среди мужиков, которым нет до меня дела. Которых волнуют только их чертовы машины!
– Отлично, ты начала ругаться! – одобрительно кивнула девушка из зеркала. – А это уже шаг вперед.
Порой мне казалось, что она должна жить вместо меня, а мне бы подошла ее роль.
Возвращаться на рабочее место не хотелось, и я решила проветриться. Выйдя на улицу, я чуть не столкнулась с человеком, который раньше работал под началом Миши. Недавно он уволился с завода по собственному желанию, чем заслужил мое уважение. Я уже собиралась пройти мимо него, как вдруг в голову пришла одна идея:
– Скажи, у тебя был пульт от стоянки?
– Да. Он и сейчас у меня. Не успел вернуть.
Он достал из кармана заветный пульт. Какая удача! Я же столько охотилась за этим самым пультом, и вот теперь нашла его в руках человека, для которого он потерял всякую ценность.
Дело в том, что в нашей промзоне тяжело найти стоянку для машины. Вернее, это почти невозможно. Если не успеваешь приехать до восьми, машинами уже заткнуты все доступные и недоступные для парковки участки. А я до восьми никак не успевала, поэтому вместе с остальными опоздавшими боролась за заводскую стоянку, где мест было в два раза меньше, чем работников. Начальство и агенты по продажам не в счет: они получали машину от фирмы вместе с закрепленной за ней стоянкой.
Казалось бы, все очень просто: кто приезжает первым, тот и занимает свободные места. Но чтобы заехать на завод, надо было, прежде всего, открыть шлагбаум. Я поняла это не сразу. Когда я поступила на работу, шлагбаум был сломан, а потому открыт всегда. Но в один прекрасный день въезд мне загородила перекладина со знаком стоп. Я остановилась, не зная, что предпринять дальше. Но машины, едущие сзади, не дали мне времени на раздумье, требуя немедленного решения оглушительными визгливыми гудками. Я съехала с дороги и побежала в цех в поисках обладателя пульта, который согласился бы открыть мне шлагбаум. С тех пор этот утомительный ритуал стал для меня неотъемлемым началом дня.
Ах, если бы только мне удалось раздобыть этот пресловутый пульт! Прежде всего я обратилась к Додику. Тот ответил в своей обычной манере, вселяя в собеседника надежду и не давая при этом никаких конкретных обещаний. Он убедил меня, что со временем все уладится, и я ему тогда поверила. Надо уточнить, что наш с ним разговор о пульте состоялся еще до разговора о Викторе, а также до многих других разговоров, после которых я поняла всю тщетность обращения к боссу.
Итак, я ждала, что с пультом «все уладится», и ничего не предпринимала, пока однажды не увидела такой пульт в руках На́тана, который поступил на завод позже меня, под начало Миши. Этот парень не вызывал у меня симпатии. Он был из той породы людей, которые считают, что им все дозволено. Он был дерзким выскочкой, под стать Виктору. Потому-то, видимо, они так быстро и сошлись. Молодой рабочий появлялся у нас в кабинете каждый раз, когда Миши не было поблизости. Виктор подтрунивал и над ним, найдя свежий источник для своих увеселений, но парня это ничуть не смущало. Тогда Виктор с ним на пару стал подтрунивать над Глебом. На́тан во всем брал пример со своего старшего товарища, даже материться старался изо-всех сил. Но без должной сноровки у него это выходило невыразительно.
Узнав, что молодой рабочий умудрился достать пульт раньше меня, я возмутилась до глубины души. Решила тут же исправить эту несправедливость и отправилась к заместителю директора. Тот оказался еще вежливее и обходительнее Додика, поэтому я вышла от него с ощущением, что меня опять надули. Если передать вкратце его слова, то получалось, что свободных пультов нет, и нужно заказать новые у секретарши директора. Я подошла к секретарше, и та обещала этим заняться. Прошла еще одна безрезультатная неделя.
История с пультом пришлась как раз на тот период, когда я нашла с Виктором общий язык и чувствовала себя гораздо уверенней. Прибавьте к этому мое желание восстановить справедливость и достать пульт и умножьте на безрезультатные попытки этого добиться, – и вы поймете, откуда у меня взялась смелость обратиться к самому директору(!). Тот молча выслушал мою пламенную речь, а затем смерил уничтожающим взглядом.
– Думаешь, мне нечем заняться, кроме как твоим пультом? Прошу не тревожить меня больше подобными пустяками! Поговори с замом, – заявил он мне без тени сомнения на лице, тогда как сам уже дал четкое указание новых пультов не заказывать (об этом я узнала позже).
Сделал ли он это из экономии или по какой-то иной причине, но результат был налицо: из обычного ключа от стоянки пульт превратился в знак отличия для его владельцев и предметом зависти для остальных. Пульты были либо у людей с большим стажем на заводе, либо у таких проныр, как На́тан. Я же потеряла всякую надежду приобрести пульт, пока случайно не столкнулась на лестнице с уволившимся рабочим, в руках которого оказался заветный предмет моих напрасных поисков.
– Ты можешь отдать мне свой пульт? – спросила я, стараясь не выдать волнения.
– Бэ́тах*! Держи, – просто ответил тот и протянул мне драгоценную вещицу.
Рабочий ушел, а я продолжала стоять на месте, как вкопанная, не веря своим глазам, и разглядывала запачканный грязью предмет величиной со спичечный коробок. Это был необыкновенный миг. Миг победы! Миг, когда ты вдруг добиваешься желаемого, уже потеряв всякую надежду. Ни с чем не сравнимое ощущение!
Разве я, вчера еще ученица медицинского факультета, могла представить себе, что буду так безгранично счастлива, получив старый пульт от заводской стоянки? Я понимала, что это тихое помешательство, но ничего не могла с собой поделать. Я радовалась, как ребенок.
– Откуда у тебя этот пульт? – вывел меня из эйфории Ми́хаэль.
Я и не заметила, как он подошел.
– Его передали мне, значит, он теперь мой, – наивно ответила я, осторожно отступая на шаг и пряча пульт за спиной.
– Ишь, чего выдумала! Ты должна отдать его мне. Все пульты наперечет.
– А тебе какое до этого дело?
Я отступила еще на шаг. Ми́хаэль не отставал.
– Я теперь отвечаю за стоянку.
– И кому же должен перейти мой пульт?
– Он не твой. Он теперь будет у нового агента.
– Новенькому? Это нечестно!
– Не я это решаю.
– Да уж. Ты вообще ничего не решаешь. Ты же у нас исполнитель!
– Хорош языком чесать. Отдавай пульт! – угрожающе произнес он, совсем прижав меня к стене.
– Ни за что!
Его покрасневшее от злости лицо не сулило ничего доброго.
– По-хорошему тебя прошу, отдай!
«Нет, я не сдамся! – решила я. – Пульт мой. Я буду за него бороться.»
Ми́хаэль уже нависал надо мной. Рядом он казался еще внушительнее. Воздух вокруг нас накалился. Поблизости, как назло, ни души. Даже если я закричу, меня не услышат. Я представила себе, как мои родные плачут у могильной плиты, на которой высечено: “Она сражалась до конца и героически погибла, так и не успев выполнить миссию, ради которой была рождена.”
– Давай, забирай свой пульт. Подавись им! – и я пошла прочь.
– Да пойми же, я ничего против тебя не имею! Просто я отвечаю за стоянку, – донеслось вдогонку.
Когда я вернулась к себе, Глеб встрепенулся:
– Я тут все разрулил и могу с тобой посидеть.
Но теперь был мой черед злиться:
– Нет, что ты! Тебя нельзя отвлекать. Ты же так занят!
– Да, бессовестный ты грубиян! – радостно поддержал Виктор.
– Как поболтать, у тебя всегда время найдется, а как помочь – ты слишком занят! – я так завелась, что была не в силах остановиться.
– Да ты только посмотри, как он занят! – не отставал Виктор. – У него совершенно нет времени! Грубый и бездушный. Просто хамло.
– Вы только послушайте, – обратился он к рабочему, который зашел за чертежом. – Наш Глебка – хамло. Не за что не обращайтесь к нему за помощью! Вы от него ничего, кроме грубости, не услышите.
– Да, ясное дело, – подтвердил рабочий. – Он всегда такой. Нормальных ответов не получишь.
– Ну все, хватит! – вскричал Глеб. – Я понял. Я – хамло. Я настоящая сволочь. Вы довольны? Теперь оставьте меня в покое.
Почему после того, что он сделал, я еще и чувствовала себя виноватой! А как было спокойно без него.
* * *
Несмотря на все различия между инженерами, нельзя сказать, что у них не было ничего общего. Оба они были молодыми и энергичными. (Глеб, хоть и старше Виктора, порой, опережал его в ребячестве. Чего стоил его взлет по лестнице через две ступеньки!) Оба они не находили выхода бьющей через край активности, маясь от скуки в «душной конуре». Поэтому, когда Виктору надоедало нас задирать, он заводил разговор о женщинах. Глеб эту тему с радостью подхватывал, и вот они уже дружно принимались перемывать косточки представительницам слабого пола.
С любопытством и волнением внимала я этим разговорам, пока не обнаруживала неприглядную их сторону и не начинала ощущать себя лишней в мужском обществе, не зная, куда деться от смущения. Наши инженеры рассматривали женщин сухо и по-деловому, будто речь шла о какой-нибудь машине. Хотя даже к машинам, пожалуй, они проявляли больше снисходительности. С их точки зрения, большинство женщин были далеки от идеала и одним своим видом оскорбляли их изысканный вкус. Каждый раз, когда к нам заходила посетительница, я надеялась, что, может быть, хоть на этот раз они найдут в ней что-то, достойное восхищения. Но увы, мои надежды были тщетны.
Секретарши, молоденькие и симпатичные, периодически заходили к нам в кабинет с вопросами. Когда одна из них обращалась к Глебу, тот отвечал ей со всей присущей ему вежливостью и вниманием, своим глубоким волнующим голосом, всегда вводившем меня в заблуждение. Голос его будто бы на что-то намекал. Инженер говорил о чертежах, а казалось, подразумевает он что-то другое. Девушка кокетливо улыбалась в ответ, тоже вряд ли из-за чертежей. Я с нетерпением ждала, пока она выйдет, чтобы спросить:
– Ну, что скажешь? Правда ведь, она миленькая? Правда ведь, есть в ней что-то особенное?
А Глеб в ответ только качал головой.
– Но как же так! – возмущалась я.
– Посмотри на ее живот – это же никуда не годится! –критиковал он.
– И бедра слишком широкие, – добавлял Виктор.
– А волосы висят, как пакли.
Так они могли продолжать до бесконечности, пока я, наконец, не заклинала:
– Ну все, хватит! Я поняла.
И вскоре они замолкали, но не из-за моей просьбы, а лишь потому, что уже исчерпали все свои аргументы.
А однажды Виктор заявил:
– Хорошо хоть, эту лавочку с гормонами прикрыли! А то представляешь: накушались бы бабы этого зелья и ко всему прочему стали бы еще вести себя по-мужски.
– Мы только хотели стать смелее и увереннее в себе! Что в этом плохого? – не удержалась я.
– Так ты тоже из этих, из феминисток? Ишь ты какая! – развеселился Виктор. – Не ожидал, вот уж не ожидал!
– Да, я бы испробовала препарат себе, – призналась я. – Если бы только можно было его достать!
– А на что ты готова пойти, чтобы его заполучить? – будто бы между прочим поинтересовался Глеб.
– Да на все, что угодно! – с жаром ответила я.
– Так-таки на все? – не унимался он.
– А что, он у тебя есть?
– Откуда! – огорчился он. – Если бы у меня было это средство, я бы уже стал миллионером.
Мы посмеялись, и тема была закрыта, но я не могла избавиться от мысли, что ему что-то известно. Только выведать ничего не удалось. Глеб как всегда отмалчивался. Уж это он умел!
Итак, я стала невольной свидетельницей мужских разговоров о женщинах. Эти разговоры были так грубы и возмутительны, что я не могла смолчать и вмешивалась. Позабыв о своей стеснительности, я со всей своей пылкостью принялась отстаивать честь прекрасного пола. Я приводила доводы, которые казались мне неоспоримыми и исчерпывающими, а именно: отношения между полами так сложны и многогранны, что не могут ограничиваться одними лишь визуальными впечатлениями. Помимо внешней красоты женщина должна обладать еще и внутренней.
Но инженеры не намерены были сдавать своих позиций. Они отвечали мне с пылом, не меньшим моего, что сама идея внутреннего мира придумана некрасивыми женщинами, чтобы привлечь к себе внимание мужчин. Они также уверенно добавляли, что их нисколько не интересует этот внутренний мир. Все, что им было нужно для любви – это идеальная женская фигура. Меня это шокировало и еще раз убедило, как мало я знаю о мужчинах. Хотя, возможно, мы были слишком увлечены спором, чтобы понять, что говорим о разного рода любви. Виктор с Глеб скорее всего подразумевали под этим понятием только физическую близость, тогда как я имела в виду нечто иное.
Обсуждая столь откровенные темы с представителями мужской половины, я все больше смущалась, понимая, что не соответствую их высоким стандартам о женской красоте. Я переживала за свой внешний вид, представляя, как они обсуждают меня саму, стоит мне только выйти за порог.
Я пряталась в уборной и подолгу всматривалась в зеркало, пытаясь увидеть себя их глазами. «Просто прими тот факт, что ты не идеальна и смирись с этим», – советовало мне отражение.
Споры с инженерами требовали от меня постоянной сосредоточенности и напряжения. То ли дело споры, которые велись в нашей университетской общаге! Как я теперь по ним скучала! Тоже оживленные, но гораздо более добросердечные, полные беззаботного веселья. Наша компания включала в себя дюжину бесшабашных юнцов, и все они мне очень нравились, я их любила, как одну большую семью, и была благодарна им за доверие. Как же легко и свободно я чувствовала себя в их обществе! И сейчас, вынужденно находясь в обществе инженеров, я особенно остро ощущала, как мне не хватает той простой и искренней дружбы.
Еще я не переставала думать о размолвке с родными. Пусть наше общение не было частым, все же сейчас мне его не хватало. Возвращаясь в пустую квартиру Райана, я особенно остро чувствовала свое одиночество. Раньше у меня было место, где меня ждут и куда я всегда могу вернуться. И вот я все это потеряла! И именно теперь, когда мне так нужна поддержка!
Только мама звонила мне, и то изредка и тайком. Она не была готова открыто вступиться за меня и я злилась на нее за эту трусость. Говорила с ней сухо и уж конечно не рассказывала о том, что со мной происходит.
Единственный человек, с кем я делилась своими переживаниями, была моя школьная подруга Лиля. Она оказалась отличной собеседницей. Лиля осталась в Кармиэле и наши жизни никак не пересекались. Я могла смело говорить с ней обо всем и обо всех, будучи уверенной, что она не встретит никого из этих людей. Ей же истории о столичной жизни были в новинку. Она слушала меня затаив дыхание, а потом засыпала вопросами. Истосковавшись по нормальному общению, я каждый вечер с нетерпением ждала нашей беседы по телефону.
* * *
В обществе инженеров противоречивые чувства одолевали меня. Иногда день проходил без инцидентов. Мы неплохо общались, и мне уже казалось, что я справилась. Я нашла с ними общий язык, и в этом нет ничего сложного. Но затем какая-нибудь грубость одного из них остужала меня и все возвращалось на круги своя. И все же порой мне казалось, что мы могли бы поладить. Даже Виктор иногда проявлял ко мне нечто похожее на симпатию, хотя и выражалось это самым нелепым образом. Как-то мы втроем вместе выходили на обед и Виктор был ближе всех к двери. Вдруг он резко остановился и повернулся ко мне лицом. Позади меня стоял Глеб, так что отступать было некуда, и я оказалось зажатой между ними. Я находилась так близко к Виктору, что мне не оставалось ничего иного, как посмотреть прямо ему в глаза. На мгновение передо мной предстал совсем другой, незнакомый парень. Внимательный, задумчивый, чуть растерянный. Может, это и был настоящий Виктор? За долю минуты его глаза выдали больше, чем мне удалось узнать о нем за все проведенное на заводе время. И тогда я предположила, что его издевательства и насмешки – лишь защитная броня. И будь он менее скрытным, наши с ним отношения могли сложиться иначе. Но стоило ему заговорить, и я поняла всю абсурдность своей идеи.
Что касается общности интересов, то у наших инженеров она проявлялась не только в отношении женщин. Был еще один вопрос, очень для меня болезненный, в котором оба они выражали завидную солидарность. Я говорю о температуре помещения, в котором мы втроем вынуждены были вместе сосуществовать. Понятие об “оптимальных условиях работы” у Виктора коренным образом отличалось от моего. А Глеб и в этом случае принял его сторону. Морозильная камера, которую Виктор устраивал в кабинете, врубая до отказа кондиционер, способствовала «работе его мозга», что было вполне логично, если предположить, что мозг его был столь же холоден, как и сердце. Я же ужасно страдала. Мне не помогали ни кофта, в которую я тщетно куталась, ни горячий чай, который я пила без конца. Я дрожала, мерзла и не могла думать ни о чем другом, кроме как о прекращении этой пытки. Глеб тоже мерз, но считал, что обеспечить условия работы, приемлемые для “гения”, гораздо важнее собственного удобства. Самым же абсурдным было то, что на дворе стояла невыносимая жара!
Должна заметить, что на заводе я была так напряжена, что любой инцидент, будь то злая шутка Виктора, чья-то брань в нашем кабинете или этот кондиционер, все уже воспринималось мной как личный выпад. Мне казалось, будто делалось это с единственной целью мне досадить, а потому хотелось немедленно что-то предпринять.
Вот и теперь, в случае с кондиционером, я проявила достаточную настойчивость, взявшись отстаивать свои интересы. Надо отдать должное Додику, тут он старался помочь мне изо всех сил. Он установил “щит”, который представлял собой прозрачную заслонку из толстого пластика, призванную защищать меня от струи холодного воздуха, направленного в мою сторону (не зря же Додик был инженером!).
Щит располагался довольно низко, так что, выходя из-за стола, мне приходилось беречь голову, чтобы его не задеть. Я к этому быстро привыкла, и мне это совсем не мешало. К сожалению, это мешало другим. Когда кто-нибудь подходил слишком близко к моему столу, то обязательно стукался о заслонку. Затем слышалось разное, от сдержанного возгласа до несдержанных проклятий, в зависимости от того, кто именно пострадал. Далее шли мои извинения за то, что я заранее не предупредила о препятствии. Тут же не замедляло явиться вмешательство Виктора, который непременно желал засвидетельствовать, что вот еще один человек пострадал из-за моей прихоти. Хотя, с другой стороны, Виктор перегородку одобрил, заявив, что я двигаюсь в правильном направлении, и осталась лишь самая малость, – а именно, огородить меня и со всех остальных сторон тоже, проще говоря, запереть.
Додик старался для меня, рабочий трудился над щитом, а ни в чем не повинные люди получили травмы. И все это было напрасно, потому что я продолжала мерзнуть. Некоторое время я не решалась в этом признаться, но когда холод стал нестерпимым, я опять пошла к Додику. Он и на этот раз проявил понимание и порадовал меня своей сообразительностью. Он предложил нам с Виктором договориться об “оптимальной температуре”, а затем установить ее на кондиционере. Как оказалась, первая часть его предложения была невыполнимой. Как же можно договориться, когда для одного оптимальная температура ниже двадцати градусов, а для другого она приближается к тридцати?! У нас ничего не выходило, пока, в результате очередной моей просьбы, опять не вмешался Додик и постановил отныне и навсегда считать “оптимальной температурой” двадцать четыре градуса по Цельсию. Так я выиграла несколько градусов тепла.
Но теперь возникла новая проблема. Кондиционер был очень старый, и кроме “Тепло” и “Холодно” на нем не было никаких других пояснений, поэтому приходилось только догадываться, какой температуре соответствует то или иное деление. Чтобы определить их значение, надо было раздобыть градусник, а это оказалось не так-то просто.
Обычного градусника не нашлось, поэтому пришлось взять тот, которым пользовались для измерения электронных приборов. Виктор и тут придрался, утверждая, что воздух измеряется иначе, и на такой градусник нельзя полагаться. После долгих споров и обсуждений он, наконец, согласился замерить температуру, и когда она подошла к двадцати четырем градусам, сделал на кондиционере соответствующую пометку маркером. Пометка оказалась такой жирной, что включила в себя сразу несколько делений. Виктор установил рычажок на крайнем из них в сторону, ближнюю к холоду, и только тогда я поняла, как меня надули! Это было то же самое деление, которое он устанавливал и прежде. Следовательно, мои усилия пропали даром и все осталось без изменений.
Наконец, я устала бороться с Виктором в открытую, и начала партизанскую войну. Стоило ему выйти из комнаты, я тут же крутила рычажок на тепло. Но когда он заходил, то первым делом направлялся к гудевшему от натуги кондиционеру и возвращал все в исходную позицию. Глеб исподволь наблюдал за нашими боевыми действиями, и только горестно восклицал:
– Санта-Моника! Что-ж вы творите! Доиграетесь – крякнется наш кондиционер. Мы же тут задохнемся!
Но если он хотел меня этим напугать, то просчитался: я только и надеялась, что этот старый воздуходув «крякнется». Но тот, как назло, не сдавался. Даже машины были здесь слишком упертые, что уже говорить о людях!
Мучения мои прекращались только тогда, когда Виктор уходил домой. Я переключала кондиционер на нормальную температуру и отогревалась. Глеб не возражал, он и сам любил погреться. Жаль только, что комфорт Виктора значил для него больше собственного.
Я прошу прощения за столь подробные описания таких нестоящих внимания деталей, но это лишь подтверждает, как тяжело думать о чем-то ином, когда испытываешь физические неудобства.
Чтобы завершить картину мужского общества, в котором я оказалась, осталось добавить только один-единственный штрих – обеденный перерыв. Обед для наших мужчин имел первостепенное значение. Любые дела можно было отложить, но к двенадцати явиться в столовую, как штык. Для Глеба обед был настоящим удовольствием. Полдня он его ждал, затем полчаса им наслаждался, а после как-то умудрялся протянуть без еды до вечера, потому что заканчивал работу не раньше семи. Те, кто оставался допоздна, не удостаивались даже такой малости, как ужин – еще одна статья расходов, которую директор счел возможным сократить. Хорошо, что меня это не касалось – я уходила ровно в пять.
Виктор, хоть и не выказывал такого энтузиазма по поводу обеда, как это делал Глеб, но тоже относился к обеденному перерыву со всей серьезностью. Я же никак не могла разделить их отношения к еде, так как у меня совсем не было аппетита. Чтобы во мне проснулся аппетит, я должна была целиком успокоиться и расслабиться, а не находиться в напряжении, которое на заводе стало для меня нормой. К тому же, в столовой мужчины позволяли себе гораздо больше вольностей и грубостей, чем на рабочем месте, и от этого мне становилось совсем не по себе.
Мы ходили в единственную на всю промзону столовую, не считая пиццерий и забегаловок. Сама я с трудом замечала, что ем, но мои сотрапезники стряпню здесь хвалили. За обедом к нам присоединялись рабочие. Если среди них был Мотя, то он всегда садился первым и занимал место для меня. Я же, наоборот, старалась сесть от него подальше. Часто к нам присоединялся На́тан. А до того, как стать начальником, с нами еще обедал Миша.
Набрав полное блюдо, где помещалась мясная порция со всевозможными добавками, и присоединив к нему плошку с салатами, ребята усаживались за стол и принимались все это наворачивать с отменным аппетитом. Процесс еды нисколько не мешал им оглядываться по сторонам, и наши мужчины, в буквальном смысле, не пропускали ни одной юбки. А так как мода все время шла вперед, а девушки неизменно ей следовали, то юбки становились все короче, и ребятам было что обсудить!
Само по себе это их обсуждение не казалось бы мне таким непристойным, выбирай они другие выражения. К такого рода обсуждениям я была уже подготовлена нашими инженерами. Замечания по поводу девушек, которые раньше показались бы мне шокирующими, сейчас я уже находила вполне приемлемыми, стараясь относиться с сочувствием к интересам сильной половины человечества. Поэтому неприятие у меня вызывали скорее не сами замечания, а то, каким образом они были выражены. Честно говоря, знакомство с этой стороной русского языка я бы предпочла избежать. Но мой природный интерес ко всему происходящему вокруг и на сей раз выручил меня, помогая скоротать обеденные перерывы. Наблюдая за словесными баталиями наших мужчин, я мысленно вела счет их грубостям. Натан явно проигрывал Виктору, который из-зо всех сил старался вогнать меня в краску. Глеб был вне соревнования, произнося скабрезности совершенно без интонации, как бы между прочим. Моти же редко принимал участие в общем развлечении, целиком сосредоточившись на заигрываниях со мной, но делал это так пошло, что я просто отворачивалась в другую сторону, стараясь его не замечать.
Больше всего мне хотелось поскорее вырваться на воздух, но вставать из-за стола раньше остальных было неловко. Маясь среди этих людей, я мечтала совсем о другом обществе. Об обществе человека, с которым мне было бы по-настоящему интересно. Из всех, кого я здесь знала, только Глеб мог стать кандидатом на эту роль, но, однажды спросив его об этом, я получила отрицательный ответ. Его устраивало мужское общество и он не собирался что-либо менять из-за меня. Вернее, не собирался до тех пор, пока не вмешался случай.
Как-то раз произошло непредвиденное: инженеры не на шутку повздорили между собой. Глеб разозлился на Виктора и дал ему отпор! Должна признаться, где-то в глубине души я чувствовала удовлетворение. Парень так прилежно изображал из себя тихоню, что я ему почти поверила. И тут на тебе: взорвался из-за сущего пустяка. Виктор хотел повесить на него пропажу дюжины деталей. На меня же эта история повлияла самым благоприятным образом. Во-первых, Глеб наконец согласился обедать со мной вдвоем. А во-вторых, Виктор перестал разговаривать с нами обоими, так что ничего лучшего и представить было нельзя.
По правде говоря, сама по себе их ссора выглядела устрашающе. Я сожалею, что стала свидетелем этого зрелища. До сих пор судьба оберегала меня от подобных сцен. Но я так стремилась в мужское общество, что должна была ожидать и к такого оборота. Однако, я этого не ожидала. Началось все с грубой ругани, и она не была похожа на ту, что я слышала раньше. Тогда слова хоть и были отталкивающими, но произносились они беззлобно. Тут же каждое слово несло скрытую угрозу. Главный зачинщик этого безобразия, рабочий, который и пришел за потерянными деталями, быстро исчез, бросив меня наедине со спорщиками. Глеб поднялся из-за стола и направился к Виктору, широко растопырив локти и выгнув спину дугой, как кот перед дракой. Виктор тоже вскочил и весь подобрался, готовясь схватиться с противником и недобро поглядывая краем глаза на тяжелый вал с острым металлическим наконечником, покоящимся на его столе. Глеб уже был в шаге от соседа и сжимал руку в кулак. В этот момент я предельно отчетливо ощутила, какого это быть слабой женщиной. Должна ли я вмешаться? Надо ли позвать на помощь? Я все медлила, не зная как поступить, и молча наблюдала за происходящим. К счастью, в последнюю минуту Глеб остановился и вернулся на свое место.
Эта ссора и привела меня к следующему этапу, который, хоть и казался поначалу лучшим выходом в сложившейся ситуации, в дальнейшем все еще больше запутал и усложнил.
* * *
Я была на необитаемом острове, совсем одна, и это меня несказанно радовало. Я не задавалась вопросом, как я здесь очутилась. Если вы вдруг окажетесь в раю, разве вас будет волновать, каким образом вы туда попали? Вот и я ни о чем не задумывалась, а просто наслаждалась. Мой шезлонг располагался в тени пальмы, с которой падали кокосы и, приземляясь, раскалывались так аккуратно, что ни одна капля из наполнявшей их белой густой жидкости не проливалась на землю. Такому явлению, наверняка, позавидовали бы операторы, снимающие рекламу. Но все эти чудеса были для меня одной. Я потягивала кокосовое молоко, напоминавшее по вкусу коктейль айриш-крим со сливками, и ощущала в нем что-то еще, чего никак не могла определить, и что добавляло ему необыкновенную свежесть и легкую остроту. Я не любитель спиртного, но тут просто не могла оторваться. Пила и совсем не пьянела, только приятная истома разливалась по телу.
Было так чудесно наконец оказаться одной и не задумываться о том, как я выгляжу. А на мне лишь – набедренная повязка из листьев бамбука, да бусы из огромных экзотических цветов прикрывают грудь. Не надо следить за каждым своим словом и движением, да и вообще нет необходимости говорить или двигаться. Я только слушаю, как волны разбиваются о берег, смакую коктейль и наблюдаю за игрой солнечных лучей в прогалинах пальмовых листьев.
Видимо, музыка волн укачала меня (или все дело в коктейле?). Я безмятежно спала, пока меня не разбудила странная возня, которая никак не вписывалась в умиротворенную тишину острова. Солнце уже клонилось к закату. Откуда-то доносился острый запах жареного мяса. Я приподнялась на локтях, чтобы понять, что стало причиной этого шума, и увидела… что я здесь не одна! Чуть поодаль от меня двое мужчин возились у костра. Я почувствовала, что проголодалась и не прочь подкрепиться чем-то более существенным, чем кокосовое молоко, но сама подойти к незнакомцам не решалась.
Чем дольше я присматривалась к мужчинам, тем более знакомыми они мне казались. Хотя с такого расстояния трудно было разглядеть их лица, я уже не сомневалась, что это Глеб и Виктор. Здесь было так хорошо, что даже присутствие этих двоих не огорчило меня. К тому же, я находила в них перемену к лучшему. Они были спокойны, миролюбивы, не ссорились и не ругались, а работали сообща, помогая друг другу. Возможно, на ребятах, как и на мне, благоприятно сказывалось отсутствие привычного окружения и одежды – на них тоже были набедренные повязки.
Наконец, парни оторвались от своего занятия и подошли ко мне. Мы обрадовались друг другу, как старые добрые друзья, и они пригласили меня на свое пиршество. Мясо было вкусным и сочным, и меня не интересовало, чье оно и как они его добыли. Виктор развлекал нас анекдотами. Редкие непристойности выпрыгивали из его рта и спешили к морю, где исчезали в пенистых волнах. Я без стеснения рассматривала мужчин, как, впрочем, и они меня. Виктор уступал Глебу в росте, зато выигрывал в плечах и мускулах. Даже упитанный животик не портил его телосложения, крепкого и мужественного. Настоящий спортсмен! У Глеба тоже были мускулы, но ни они, ни густая растительность на груди не могли компенсировать худобу его бледного тела. И все же, меня так пленяли его голубые глаза и неотразимая грация кота, что я никак не могла решить, кому же из них двоих отдать предпочтение.
Когда мы закончили обедать, солнце уже скрылось за горизонт, уступив место луне. Сумерки внесли смуту в мое сердце. Я уже не могла целиком расслабиться, потому что где-то внутри, подспудно, чувствовала, что за всей этой красотой и тишью скрывается что-то ужасное. Ни разлившаяся по телу приятная сытость, ни теплое ласковое море, в которое мы все окунулись, уже ни приносили покоя. Во всем я ожидала подвоха. Вдруг сейчас из водяных глубин вынырнет чудовище и заглотит нас? Или на острове окажутся людоеды? Или мы погрязнем в зыбучих песках? Ужасы, один страшнее другого, представали в моем воображении. Я поделилась своими страхами с Глебом.
– Тут все спокойно, можешь не сомневаться, – сказал он. – Мы с утра обошли остров вдоль и поперек. Здесь никого, кроме мелких зверюшек. К тому же, спать будем у костра. И один из нас останется дежурить.
Его уверенный рассудительный тон унял мою тревогу. Я успокоилась и, сидя на берегу, снова принялась потягивать из трубочки кокосовый коктейль, наблюдая, как плавает наш спортсмен. Действительно, чего это вдруг я себе напридумывала?
– Знаешь, у нас возникла серьезная проблема, – в голубых глазах промелькнуло беспокойство. – Мы тут совсем одни, и неизвестно, когда нас отсюда вытащат.
– Неужели мы умрем с голоду? – испугалась я.
– Нет, еды тут достаточно. Помимо мелких животных можно еще ловить рыбу и собирать всякие фрукты.
– Значит, проблема с водой?
– Да нет, мы нашли здесь один источник.
– Наверное, по ночам очень холодно? Или есть ядовитые змеи? – предположила я.
– Нет, здесь довольно тепло. Да и вряд ли тут водятся змеи.
– Тогда в чем же дело? – не понимала я. – Глеб, прошу тебя, скажи мне на чистоту, что происходит? Я должна знать.
– Понимаешь, нас двое, а ты одна.
– Ну и что?
– Мы же мужчины, в конце концов! – воскликнул он. – Естество берет свое, особенно здесь, где нет никаких ограничений, – он выразительно посмотрел на мою грудь, и тут я заметила, что мое ожерелье съехало и совсем ничего не прикрывает.
– Да, теперь я понимаю, – согласилась я, поправляя свою верхнюю часть одежды. – Это серьезная проблема.
– Если бы тут были две девушки, другое дело. Но ты одна, а нас двое. И мы подумали… Виктор у нас голова, без него мы пропадем. Поэтому мы решили в его пользу: ты будешь с ним.
Ясно, они уже все решили.
– А как же ты сам? – полюбопытствовала я.
– Я буду наблюдать. Ты же понимаешь, здесь ни журналов нет, ни видео. Надо же мне как-то справляться со своей потребностью.
Кокосовое молоко вдруг показалось отвратительно горьким. А я-то, глупая, опасалась какого-то выдуманного чудовища!
– А как же эти ваши критерии женской красоты? – с надеждой спросила я. – Разве я под них подхожу?? Да посмотри хотя бы на мою грудь и на бедра…
Но тут я заметила, что предложение посмотреть было излишним – парень и так смотрел, не отрываясь.
– Ты великолепно выглядишь, – сделал он вывод.
Хотя я и не могла отказать себе в привлекательности, но вряд ли соответствовала высоким стандартам девушек из известных журналов, в пользу которых еще недавно так жарко выступали эти мужчины. И все же, наш озабоченный не лгал – его тело недвусмысленно подтверждало интерес ко мне, а также тщетность недавнего спора. На поверку оказалось, что мужчины не так уж придирчивы к женским формам, что в другой ситуации меня бы только порадовало. Теперь же я почувствовала острую потребность прикрыть свою беззащитную наготу и побрела в лес в поисках подходящей для этой цели растительности.
– Не ходи туда! Сейчас темно, еще заблудишься! – крикнул парень мне вдогонку, но я лишь прибавила шагу.
Может быть, я как раз хотела заблудиться. Хотя бы в своем собственном сне я могла наконец избавиться от этой вездесущей парочки!
* Бэ́тах – конечно