Пришло время признаться в том, о чем я умолчала раньше. Была еще одна причина, кроме тех, о которых я уже писала, убедившая меня покинуть родных и начать самостоятельную жизнь в Тель-Авиве. Этот город был для меня олицетворением любви, о которой я грезила: упоительной и пылкой. Вся моя юность прошла в захолустье, вот я и фантазировала, что именно там, в свободном Тель-Авиве, должно сбыться наконец мое заветное желание любить и быть любимой. Где еще могла я надеяться на встречу с мужчиной, который сумеет взволновать и увлечь меня? Встречу с тем, кто внушит мне настоящую страсть, о которой я знала только понаслышке.
В школе меня преследовали одни разочарования. Возможно, я была излишне придирчива к своим сверстникам, а также слишком мечтательна. Но я вела себя так неосознанно. Разве можно, проживая серые скучные будни, противостоять тихому, но настойчивому внутреннему голосу, который нашептывает о совсем другой жизни, полной настоящих чувств и интриг? Воображение рисовало мне картины, созданные, возможно, женскими романами, которые я читала вечера напролет, все больше приходя к выводу, что если и испытать любовное приключение, то только с человеком, которому удастся возбудить во мне подлинный интерес. Я повсюду искала такого человека, но тщетно, а робкий характер только усложнял мою задачу.
Меня безмерно занимал вопрос, что это за «высшее удовольствие», о котором столько пишут. Мои опытные подруги не дали вразумительного ответа, а расспрашивать подробнее я постеснялась. С Элей мне так и не довелось обсудить эту важную тему, а с родителями я не могла даже заикнуться о ней.
Мои родители были люди довольно стеснительные и своих чувств никогда при мне не проявляли. Стоило кому-то заговорить при них о сексе, как они тут же краснели, нелепо хихикали и отвечали невпопад, с головой выдавая свое смущение и неопытность. Кажется странным назвать неопытными людей, которые родили ребенка и двадцать лет прожили в браке, но я просто не могу подобрать более подходящего слова. Глядя на них в такие моменты, я догадывалась, что со стороны сама выгляжу точно также. Я стыдилась своего сексуального невежества и понимала, что только настоящий опыт с мужчиной поможет мне избавиться от него.
Живя дома, мне не удалось найти того самого мужчину, и тогда я стала мечтать о Тель-Авиве. Там наверняка все должно сложиться по-другому. Там мне непременно доведется познать то, о чем я могла пока только мечтать и догадываться. Надежда найти желаемое влекла меня в центр цивилизации не меньше, чем стремление разгадать тетино исчезновение, выучиться в университете и обрести уважение в мужском обществе. Для чего вообще нужно все остальное, если мне не доведется испытать самое величайшее в жизни наслаждение? Для чего мне тогда эти фантазии о любви и такой пылкий характер?
Публика в университете отличалась от школьной. Здесь было много интересных парней. Но тут, как и дома, меня преследовали неудачи. Я быстро увлекалась, но не решалась как-либо выдать свои чувства, довольствуясь одними лишь мечтаниями, в то время как предмет моего интереса порой даже не догадывался о моих переживаниях.
А между тем учеба была тяжелой и напряженной и не оставляла свободного времени. Поэтому на тот период я решила выкинуть из головы мысли о мужчинах и нашла утешение в науках, которым без остатка отдавала свое время. Но теперь все изменилось. Работа на заводе не давала пищу моему мозгу, а вечера были непривычно свободны. Я откровенно маялась от скуки и одиночества. Все будто нарочно подталкивало меня к новому увлечению. И этим увлечением стал для меня Глеб.
Как объяснить, чем именно меня привлек этот человек? Да и возможно ли объяснить то, что подвластно не разуму, а только чувствам? Гораздо старше меня, несвободный, с чуждыми мне интересами этот мужчина, вопреки здравому смыслу, что-то затрагивал во мне, приводя в волнение и провоцируя мое воображение на романтические фантазии.
И вот, ссора с Виктором побудила его пригласить меня обедать вдвоем. Я любила занимать столик у окна с видом на декоративный бассейн, так что можно было вообразить, будто у нас настоящее свидание. Глеб садился напротив и приковывал к себе все мое внимание. Особенно меня подкупали его пронзительно голубые глаза на загорелом лице, хитроватая улыбка, и еще что-то неуловимое, что мне не под силу описать. Я смотрела на него, смущалась, теряла дар речи и не могла выдавить из себя ни слова.
Мой аппетит и без того оставлял желать лучшего, а тут еще это волнующее соседство! Поклевав немного из своей тарелки, я тайком наблюдала за тем, как жадно и сосредоточенно ест Глеб. Лишь изредка он отрывался от трапезы и поднимал голову. А случись ему застигнуть меня врасплох и поймать мой изучающий взгляд, то он искренне удивлялся:
– Чего это ты?
Что я могла ответить? Что кроме него здесь не на ком остановить взгляд? Что я вижу вокруг себя одни только скучные лица. Слышу пустые разговоры про зарплату да про начальство. И только его живая энергичная натура скрашивает однообразные заводские будни. Я не могла ему этого сказать, а потому никак не отвечала, а только отворачивалась к окну, наблюдая, как ветер покрывает рябью поверхность воды, и ругала себя за необщительность. Я опасалась, что скоро наскучу своему сотрапезнику, и он захочет вернуться в прежнюю компанию.
Но он туда не стремился, и мы продолжали обедать вдвоем. Первое время наши обеды проходили в молчании, изредка перемежавшимся моими неловкими попытками завести разговор. Но однажды Глеб смерил меня долгим изучающим взглядом, а затем воскликнул:
– Ух-х ты, лапа моя! Как же ты хороша! Такая юная и обворожительная. Знаешь, ты мне чем-то напомнила мою Надьку, когда мы с ней только познакомились. Хотя нет, что я такое говорю! Вы ни капельки не похожи. Ты же такая скромница, а она в твои годы уже была бесстыжей. Знала себе цену, зараза! Как она сводила мужчин с ума! Опыта понабралась еще до встречи со мной, это сто пудов!
Я поняла, на какой опыт он намекает, покраснела и смешалась больше обычного, а парень продолжал, как ни в чем не бывало:
– Надька была страстной и необузданной. Вела себя так, будто нет для нее никаких границ. Меня именно это и привлекло. Не устоял я перед ней. Голову потерял. Молод я был, горяч. Никого не желал слушать. Санта-Моника, во было времечко! Сейчас-то я поумнел. Все женские уловки наперечет знаю. Сейчас меня так просто не проведешь! Но тогда… Тогда я попался как последний дурак. Отец хотел меня образумить. Если бы он не был так резок и категоричен… Я ведь тоже себе на уме – никому не дам себя поучать. В общем, нашла коса на камень. И вот результат – я женился и сбежал в Израиль.
Он на минуту задумался и сразу как-то сник.
– Знаешь, я у родителей один. Кроме меня у них никого. Да и живут они – каждый сам по себе. А теперь, на старости лет, за ними даже некому присмотреть. Мне особенно жаль маму. Она много болела и сдала в последнее время. А что я могу поделать, будучи здесь? Деньги посылаю, но этого мало, слишком мало…
– Тебя любят, вот самое важное! – воскликнула я. – Да я бы что угодно отдала, чтобы меня любили! Но мои родичи знать меня не хотят. Я никому не нужна.
– Не мели чепухи! – возмутился Глеб. – Для них нет ничего дороже тебя. Ты же их родное дитя! Их плоть и кровь. Даже если вы что-то не поделили, они не перестают волноваться за тебя, сто пудов. Я знаю, я сам родитель.
– Им нет до меня дела!
– Ты ошибаешься! Попробуй первой пойти навстречу, и увидишь, с какой радостью они тебя примут!
– Ты же ничегошеньки не знаешь! Мы уже давно как чужие. Уже много лет. Я и забыла, когда в последний раз мы нормально говорили. Постоянно ругаемся. Каждый раз как будто возникает новая причина для ссор. Но, на самом деле, причина все та же: дело в моей пропавшей тете. Я честно пыталась помириться с родными. Не раз пыталась, поверь. Но это бесполезно. Между нами будто пропасть лежит.
– Аннушка, мне так жаль.
– Ничего, это старая история. Расскажи лучше о себе.
– Да ладно! Не стоит. Кому это интересно?
– Ну как же! Ты очень увлекательно рассказываешь. К тому же, для меня твой опыт семейной жизни может стать поучительным.
– Лучше тебе моего опыта не перенимать! Нельзя строить семейную жизнь на одной страсти. Жена из Нади вышла никудышная. Хозяйством она заниматься не умела и не хотела. Обо мне тоже толком не заботилась. Мать для Кости, для нашего сына, из нее получилась хорошая, а вот жена никакая. Прав был отец. Прав во всем, что мне тогда сказал. Да только понял я это слишком поздно. Но ты не думай, я ни о чем не жалею. Я бы ничего в своей жизни менять не стал. Первые годы нам с Надей было хорошо. Чего только мы с ней ни вытворяли! Просто башку сносило.
Я опять поняла, на что он намекает, но теперь уже не смутилась, потому что внезапно угадала в этих намеках заманчивую перспективу. И тогда испытания, которые я претерпела на заводе, показались не такой уж дорогой платой за то, что меня ожидало: узнать о самом сокровенном! И от кого – от мужчины! Хотя мой рассказчик говорил о своих интимных отношениях с женой пока слишком туманно и поверхностно, но за этим скрывалась тайна, которую я так хотела раскрыть. Тайна любовного наслаждения! По его задумчивой улыбке и выразительному взгляду я чувствовала, что стоит подождать. Он расскажет и остальное, и тогда я узнаю о страсти от человека, который сам ее испытал.
Казалось, он не случайно выбрал для своей исповеди именно меня. Мы с ним оба нуждались в обществе друг друга, чтобы получить то, чего каждому из нас не хватало: мне – удовлетворить свое любопытство, а ему – выговориться. Я боялась в очередной раз поверить в собственную фантазию и обмануться, но что-то подсказывало мне, что вскоре меня ждет настоящее откровение.
– Не все у нас с Надей шло гладко, – продолжал Глеб. – Но я твердил себе, что это по молодости, по неопытности. Думал, со временем все утрясется, придет в норму. Ведь главное – мы любим друг друга. Но дальше стало только хуже. Она никогда не делала для меня того, что обычно делают любящие жены. Не ждала с ужином, не стирала мое белье, а когда и вообще не замечала меня. Затем я узнал, что она мне изменяет. Узнал последним, когда все вокруг уже были в курсе. Нашлись доброжелатели. Доложили, что происходит у меня за спиной. Только я долго отказывался верить. Наконец, решил все увидеть своими глазами. Как-то раз вышел с работы пораньше, тихо зашел в квартиру… И застал их в нашей постели! Задал же я трепку этому уроду! Видела бы ты, как он бежал по дороге с голым задом! Люди аж из окон повысовывались. К счастью, никто не стал вмешиваться.
Расставались мы тяжело. Видит Бог: я не хотел уходить. Не мог я без нее, но и простить был не в силах. Крепко она меня обидела. Мы часто ругались. Теперь-то я понимаю: она слишком темпераментная. Ей всегда было мало одного мужчины.
Мой рассказчик умолк, и многозначительно взглянул на часы. Окончание перерыва. Теперь надо было ждать продолжения до завтра. Я попала в какой-то замкнутый круг, где не оставалось ничего, кроме этого бесконечного ожидания. Уже с утра я начинала ждать обеда, автоматически переписывая и заполняя документы. Я знала свою работу, как хорошо выученный урок. Она не требовала от меня усилий, и мои мысли все время возвращались к неоконченной истории. Когда же наступал долгожданный перерыв, наш любитель покушать был так сосредоточен на своей тарелке, что от него невозможно было ничего добиться. Когда же он доедал, времени оставалось в обрез.
Если бы только он мог продолжить свой рассказ во второй половине дня, когда Виктор уходил домой! Но стоило мне заикнуться об этом, как моя просьба тут же отклонялась: «работы невпроворот» и «начальство давит». Я даже как-то собиралась дождаться его после работы, но так и не смогла осуществить задуманное. Для этого надо было просидеть до вечера – наш трудоголик всегда оставался сверхурочные. Однако видя, как люди в конце дня уходят с завода, как радостно они спешат домой, я почувствовала, что и сама больше ни минуты не выдержу в этом склепе. И никакие в мире истории меня не удержат!
Дома же я бродила рассеянная, ни в состоянии ни на чем сосредоточиться. Я перестала следить за электронной почтой, где скопились неотвеченные послания Райана и ребят из общаги. Когда звонила мама, я с трудом следила за разговором. И только со своей подругой Лилей я могла болтать часами, обсуждая очередной эпизод из жизни моего сотрапезника. А затем с нетерпением ждала следующего обеденного перерыва.
– Расставшись с Надей, я долгое время был один, – рассказывал Глеб. – Женщины предлагали мне встречаться, но серьезных отношений я тогда не хотел, а свидания на одну ночь – не для меня. Не могу я вот так, вдруг, сблизиться с незнакомкой. Три года я жил одними встречами с Костей. Смотрел как он рос, взрослел, и мне этого хватало. А потом Надя увезла сына в Москву. В Израиле она устроиться не смогла, и ей хотелось снова попытать счастья в России. После их отъезда все покатилось в тар-тарары. Меня разлучили с сыном, единственным, кто был мне дорог. Некоторое время я продолжал жить по-инерции. А потом наступил кризиса и я потерял работу. Новую искать даже не пытался. Когда Костя был рядом, я стремился быть лучше. Хотел стать для него примером. А теперь это уже не имело значения.
Я ничем не занимался, махнул на себя рукой. Жил как в дурмане. Все мои бывшие друзья от меня отвернулись. Никто не хотел теперь со мной знаться. Вот она, цена той дружбы! Мне оставалось только одно – просиживать в барах. Но и это вскоре закончилось – банкомат съел мою карточку. Я задолжал за квартплату, и вскоре мне грозило очутиться на улице. Чтобы хоть как-то прокормиться, я приходил на рынок к закрытию и собирал на халяву подпорченные овощи…
Нет, не смотри на меня так! Мне жалость не нужна. Да, были у меня тяжелые времена. Я на собственной шкуре пережил, что такое голод и холод. Опустился, считай, на самое дно. Не к кому было идти и не от кого ждать помощи. Зато теперь я знаю цену тому, что имею. Я научился со всем справляться сам и меня не так-то легко сбить с толку. А еще, я уверовал в Бога.
– Вот так вдруг? – вырвалось у меня.
– Слышь, мне приспичило закурить. Ты уже доела?
Я последовала за ним на улицу. Мы остановились на самом солнцепеке и уже через минуту захотелось спрятаться в тень. Но я не сдвинулась с места – еще успею остыть под ледяным кондиционером. Я терпеливо ждала пока мой рассказчик закуривал, позаботившись о том, чтобы я оказалась с наветренной стороны. Затем он осмотрелся вокруг, и, убедившись, что нас никто не слышит, заговорил, понизив голос:
– Знаешь, есть черта, дойдя до которой человеку не остается ничего, кроме как молиться. Я хорошо помню тот день, когда подошел к этой черте. Однажды одна добрая женщина на улице протянула мне деньги. Санта Моника! До чего же я докатился! Мне подают милостыню. К моему стыду, я взял деньги с радостью. Мне уже давно не приходилось нормально поесть. Я тут же набил желудок и украдкой, прячась от хозяина, которому задолжал, прошмыгнул в свою каморку, где меня не ждало ничего, кроме горы неоплаченных счетов. Как же мне обрыдла такая жизнь!
Вернувшись домой, я был сам не свой. В глазах той женщины я будто увидел себя со стороны. Я понял, что стою на краю пропасти! Я не на шутку испугался и начал молиться. Если то, что я делал, можно назвать молитвой. Сначала я обвинял Бога во всех своих бедах. Выложив все, что у меня накопилось, я стал просить о шансе на новую жизнь. А кончилось тем, что я стоял на коленях и молил о милости. Впервые с тех пор, как был ребенком, я дал волю слезам. Все это меня изрядно вымотало, и я заснул крепким сном.
Тут Глеб невозмутимо взглянул на часы и сообщил, что нам пора. О, как меня возмущало его спокойствие! Оборвать повествование в такой момент!
– На утро меня разбудил звонок, – продолжал он на следующий день. – Звонил один мой старый приятель, с которым я не встречался уже несколько лет. Я слышал, что он скитался по свету. Побывал в разных странах. Подрабатывал, где придется, и этим жил. Вот и теперь он ехал в Индию. Сказал, что друг, который должен был к нему присоединиться, в последнюю минуту передумал, и билет пропадает. Отлет через неделю. Я сразу понял: это знак свыше. И согласился, не задумываясь. Продал последнее, что у меня оставалось ценного – мой байк. Раздал долги и отправился в путешествие.
В Индии было все, в чем я тогда нуждался: еда и постель – за бесценок, море новых впечатлений и полный душевный покой. Это оказался совершенно другой мир, очень далекий от цивилизации. Следуя примеру своего приятеля, я всерьез занялся медитацией. Ушел в себя, забыл обо всем, что со мной было прежде, и начал вести безмятежную жизнь. Если ты сыт, одет и обут, если ты встаешь и ложишься, когда только вздумается, а все время, пока не спишь, наблюдаешь и вбираешь в себя окружающую тебя тишину, время каким-то образом начинает растягиваться и одновременно собираться в одну точку. Оно есть, и в то же время его нет.
Сейчас мне и самому это трудно представить. Но тогда, получив телеграмму от Нади о том, что она с Костей возвращается в Израиль, первое, о чем я подумал, было: «Неужели так скоро? Я только прилетел, а уже пора возвращаться.» А на деле я к тому времени прожил в Индии больше трех лет!
В Израиль я вернулся другим человеком: уверенным и спокойным. Конечно, я волновался, ожидая Надю с Костей в аэропорту. Особенно меня заботило, вспомнит ли меня сын через столько лет. Но он меня сразу же признал! Подбежал, обнял, взял за руку, и больше не отпускал. А я все не мог на него насмотреться: он так вырос, вытянулся. Худой, как палка, весь в меня. Столько же я упустил и сколько мне теперь надо было наверстывать… Ведь пацану шел уже одиннадцатый год.
Думая только о сыне, я не сразу заметил, как Надя округлилась. Она ждала ребенка. Я даже не знал, от кого, да и не интересовался. В Москве Надя не смогла найти себя и опять вернулась в Израиль, чтобы в очередной раз начать все сначала. Она была так разочарована и несчастна, так нуждалась в моей помощи, что я не мог ей отказать. Я успел забыть, что в голове у этой женщины только лишь расчет, и во второй раз напоролся на те же грабли. Наде не пришлось долго меня соблазнять. Я поддался с радостью. Смешно признаться, но я все еще был к ней неравнодушен. К тому же, у меня давно не было женщины. Мы стали жить вместе. Я нашел работу и все пошло на лад. Я все время был с Надей, нянчился с ней, отвозил на проверки и даже присутствовал во время родов. Санта Моника! Я был на родах дважды, и не отказался бы пойти еще раз. Это же просто улет! Бедняжка, конечно, намучилась. Орала, аж стены дрожали. Но ради такого стоит потерпеть. Только вообрази, на твоих глазах на свет появляется новый человечек!
Я ухаживал за Надей и за малышом так же, как за собственным сыном. Чего еще ей было желать! Но нет, как только она оправилась от родов, то тут же наставила мне рога. Опять я дал обвести себя вокруг пальца! Но, когда просек, то собрался и ушел тихо. Без всяких сцен. На сей раз я был умнее. Понял, наконец, какая она есть на самом деле, моя бывшая. Вскоре я встретил Полю, и вот мы вместе уже четыре года. Полька замечательная. Она, как и я, любит кататься на байке. У нее двое детей. Одна заканчивает школу, другой в армии. Поля все хочет, чтобы я к ней переехал, но я предпочитаю иметь свой угол и живу на два дома. Вот и вся моя история.
Перерыв подошел к концу. А на следующий день пришел мой черед рассказывать. Мне хотелось отблагодарить Глеба за доверие, и в то же время я боялась ему наскучить. Поначалу я говорила неуверенно и сбивчиво. Но, когда я увидела, что сотрапезник слушает меня с интересом и даже порой одобрительно кивает, то успокоилась. Осмелела, разошлась, и тогда меня уже было не остановить. Я рассказала ему о себе все, умолчав лишь о предсказании. Я не делала из этого тайны, просто не хотела послужить причиной насмешек. Я не питала иллюзий, что история о нашем с Элей проклятье вызовет сочувствие.
Рассказывая Глебу историю своей жизни, я так увлеклась, что проболталась о своем злополучном романе, имевшем место полгода назад. Так со мной всегда – ни в чем не знаю удержу.
– Что же ты остановилась на самом интересном? Продолжай, – потребовал мой внимательный слушатель.
– Боюсь, что перерыв закончился, – выкрутилась я.
– Ничего, завтра продолжишь, – без тени нетерпения ответил он.
Во время следующего обеда Глеб был всецело занят содержимым своей тарелки. Я молчала, решив не напоминать ему о нашем последнем разговоре. Меня это даже устраивало, хотя и было обидно, что он не вспомнил. Но только он доел, как тут же спросил:
– Вчера ты что-то говорила о себе?
– Я уже все рассказала.
– А мне помнится другое! Ты начала историю о каком-то парне…
– Бэсэ́дэр*! Только там и рассказывать особенно не о чем. Это был студент с биологического. Мы с ним слушали общий курс, сидели рядом на лекциях и от скуки начали переписываться.
– По твоему хмурому виду надо полагать, с биологом что-то не заладилось?
– Мы были вместе меньше месяца. Я только-только начала привыкать к тому, что у меня есть парень, а он бросил меня, чтобы вернуться к своей бывшей подружке.
– Вот дурак! Я бы тебя ни на кого не променял, – воскликнул Глеб и заглянул мне в глаза.
У меня перехватило дух. Я смешалась, не зная, что сказать.
А затем он добавил:
– А что? Ты очень даже привлекательная. Просто настоящая красавица! У тебя, наверняка, от поклонников отбоя нет. Ведь так?
Надо же, свел все к обычному флирту! Пусть с другими он так пошло флиртует! Я же – совсем другое дело. Он поделился со мной историей своей жизни! Ведь не зря же он выбрал именно меня?
И тогда до меня дошло. Он не воспринимал меня всерьез! Поэтому и был со мной так откровенен. Человеку, чье расположение не стремишься завоевать, всегда легче открыться.
Глядя на этого донжуана, я все больше убеждалась в правильности своей догадки. И тогда во мне впервые проснулась задетая до глубины души женщина. Женщина кокетливая и вероломная, которая хотела только одного – чтобы сидящий перед ней мужчина взглянул на нее иначе. Она завладела моим сознанием, и мне оставалось только безоговорочно подчиниться.
– Конечно, у меня есть поклонники! – уверенно заявила она моим голосом. – Любой из них был бы счастлив, выбери я его. Но пока я никому не отдаю предпочтения. После того неудачного романа не хочу вновь испытать разочарование.
– Только не говори, что ты ни с кем не встречаешься!
– Парня у меня нет, если ты это имеешь в виду.
– Во дает! А что еще тут можно иметь в виду? Ты же не встречаешься с девушкой?
Он все смеялся! Ну, ничего! Посмотрим, кто будет смеяться последним. Проснувшаяся во мне кокетка наклонилась вперед, посмотрела Глебу прямо в глаза, и произнесла загадочным шепотом:
– У меня есть любовник!
Так все и началось. И что на меня нашло? Как я превратилась в эту фурию? Конечно, я могла бы сказать, что она захватила мое сознание против воли, но это бы было неправдой. Я сама этого хотела! Это тоже была я, но только та моя часть, которая до сих пор не давала о себе знать. И вот вздумала появиться, чтобы обольстить мужчину.
Ее расчет оказался верен! Глеб действительно посмотрел на меня иначе. Меня испугало жгучее любопытство его голубых глаз. Но испугало не настолько, чтобы отказаться от задуманного. Наконец-то я сумела его заинтриговать!
– Знаешь, ты не обязана рассказывать… – нехотя протянул он, прервав затянувшееся молчание.
– Ну, если весь этот разговор тебе наскучил, не буду больше надоедать.
– Ах ты, зараза! Растеребила меня, а теперь на попятную? А ну выкладывай! У тебя любовник? Почему же он не твой парень? Он что, женат?
– Нет, но у нас отношения особого рода. Нам не нужны романтические встречи и вся эта любовная суета. Речь идет только о сексе…
Я потонула в его взгляде, смутилась, и потеряла мысль. Бесстыжая кокетка, заварившая всю эту кашу, как назло куда-то сгинула, бросив меня одну! Как же теперь выкручиваться?
– Ну-у, в общем, секс жизненно важен для здоровья. Как начинающий медик, могу сказать со всей определенностью…
От волнения не получалось сосредоточиться. В голове туман. Нет, мне из этого не выпутаться.
– Я все это понимаю, можешь не объяснять, – великодушно выручил меня собеседник. – Я верю, что женщинам секс нужен не меньше нашего. Но я еще не встречал такую, которая согласилась бы на секс без романтики. Ты просто находка для мужчины!
Он смотрел на меня с интересом, и в то же время оставался невозмутим. Я же чувствовала стыд и неловкость из-за своей откровенности. Зря я затеяла эту игру. Куда мне с ним тягаться!
– Что бы я ни сказала, для тебя все забава! – воскликнула я.
– Санта Моника! Какие тут забавы! Все это очень серьезно. Я теперь не успокоюсь пока не узнаю, кто же твой любовник?
– Тебе это действительно интересно?
– Еще как!
Вот так всегда! Одна его фраза, и мое негодование как рукой снимает.
– Все началось с того студента, биолога. Когда он меня бросил, я очень переживала. Я не могла больше оставаться одна в общежитии и временно переселилась к Райану. Он был так внимателен ко мне! Ухаживал за мной, развлекал. Каждый вечер куда-нибудь водил. Ради меня оставил свои дела. Всеми силами старался вытащить меня из апатии, в которую я погрузилась. Я же истолковала его поведение по-своему. После того, как меня бросили ради другой, я очень нуждалась в мужском внимании. Хотела быть уверена, что еще не потеряла своего обаяния. Что еще способна кого-то увлечь. А тут рядом оказался Райан, такой нежный и чуткий, готовый на все ради меня. Вот я и решила его соблазнить.
– Вот те на! Неужто твой любовник – Райан? Тот самый профессор?!
«Боже мой! Ради дешевой интриги я обнажила душу перед этим шутом!» – «Не преувеличивай! Подумаешь, открыла пару фактов из своей никчемной жизни. От тебя не убудет.» Вся эта внутренняя борьба заняла не больше мгновения, и вот я уже говорила вслух:
– Ты считаешь, что я недостаточно хороша для Райана?
– Да нет, как раз наоборот! Это он должен был тебя добиваться.
– Видно, что ты с ним не знаком! Иначе бы знал, что он никогда не стал бы этого делать. Да и я решилась пойти на такое только от отчаяния. Но профессор оказался настоящим джентльменом. Обратил все в шутку. Сказал, что слишком дорожит мной, и потому не может позволить себе принять мое предложение. Но был так польщен, что благодарил и благодарил меня до тех пор, пока не рассмешил до слез. Я впервые так свободно смеялась, после своей любовной неудачи. А Райан отказал мне так дипломатично, что я даже обидеться на него не могла.
– Чего-то я не врубаюсь. Кто же тогда стал твоим любовником?
Он замер в ожидании, с любопытством глядя на меня, и тогда я впервые ощутила, насколько приятно целиком завладеть его вниманием. Я испытала настоящий восторг, теша себя мыслью, что одно это оправдывает мою откровенность. Судорожно соображая, как ответить на его вопрос, я с облегчением поняла, что перерыв подошел к концу.
Мы вернулись на рабочие места и каждый занялся своим делом, но эта недосказанность, этот прерванный разговор продолжал витать в воздухе. Мой сосед то и дело поглядывал на меня с видом заговорщика, улыбался, посвистывал, стучал костяшками пальцев по столу, а стоило Виктору выйти, он тут же вскакивал с места, совершал круг по комнате (два шага до двери и два назад) и заканчивал его у моего стола.
Его глаза снова и снова задавали тот самый вопрос, но вслух он не произнес ни слова. Да и зачем было говорить? Оба мы знали, что наш зловредный сослуживец вот-вот зайдет. Но раз уж этот непоседа был здесь, совсем рядом, я не могла упустить возможности и беззастенчиво разглядывала его выразительное лицо, на котором сменялись, как в калейдоскопе, чувства и эмоции. Весь этот безмолвный диалог длился полминуты, не больше, а затем он вздыхал и возвращался на место, всегда успевая сделать это до возвращения Виктора.
Наконец, наш притеснитель ушел домой. Глеб выждал немного, тихо встал и резко распахнул дверь. Убедившись, что злой гений не прячется снаружи, подслушивая чужие тайны, он вернулся на место. А затем опять встал и начал лихорадочно мерить шагами комнату. Когда же я попыталась уследить за ним, у меня закружилась голова.
– Да что с тобой? – наконец, не выдержала я.
– А то ты сама не знаешь! Ну, рассказывай, не томи: кто же твой любовник?
– Мы разве не условились продолжить завтра?
– Санта Моника! Ты меня с ума сведешь. Не могу же я ждать до следующего обеда!
– А я могла? Ты откладывал свой рассказ день за днем, и я терпеливо ждала!
– Тогда – совсем другое дело! У меня была срочная работа. Начальство нажимало. Я никак не мог.
– А сейчас, значит, у тебя работа не срочная?
– Срочная, еще какая срочная. Тут, на заводе, по-другому не бывает.
– Ага! Значит, начальство о тебе забыло?
– Как бы не так! Оно забудет!
– Что же ты тогда тут со мной время теряешь? Иди, черти свои детали!
Но он не сдвинулся с места.
– Пропади они пропадом!
– Но если к завтрашнему дню они не будут готовы, директор узнает.
– К черту директора!
– Но тебя могут уволить!
– Пусть увольняют! За такие гроши найду себе другое место. Все меня достали! Работай, ишачь на них! Одни претензии: то не так, это не так! Ну, нетушки. Все, на сегодня хватит. Я ухожу!
Я знала, что завтра утром он будет вести себя, как ни в чем не бывало. Но этот его бунт, а особенно то, чем он был вызван, очень мне импонировало. Я тут же вообразила себе, как Глеб стоит перед ошарашенным директором и со злостью выговаривает ему все, что накопилось у него за годы, проведенные на заводе. Додик пытается остановить и урезонить своего инженера, но тот отстраняет его как назойливую муху, и торжественно произносит: «Только благодаря Ане я понял, что зря трачу свое время и силы на этом месте. Ноги моей здесь больше не будет!» Он поворачивается и уходит. «Я с тобой!» – кричу я вдогонку. Догоняю его, и мы спешим к выходу, провожаемые завистливыми взглядами рабочих…
Пока я рисовала в голове эту впечатляющую картину, мой сосед успел собраться, повесил на плечо сумку и захватил шлем для мотоцикла:
– Ну, я пошел.
Уже у самой двери он обернулся:
– Если только ты не хочешь мне что-то рассказать…
Голубые глаза смотрели на меня с надеждой и любопытством. И тут кокетка внутри меня снова дала о себе знать:
– Если ты приготовишь мне кофе с теми шоколадными конфетами…
– У меня осталось две – обе твои. А кофе – сейчас. Это я мигом! – он радостно скинул сумку и выскочил из кабинета.
* * *
– С Максом мы познакомились на одной студенческой вечеринке, – рассказывала я, отхлебывая кофе. – Он был обаятельным и остроумным. В нем, конечно, не хватало того сводящего с ума шарма, который я всегда искала в мужчине, но это не мешало нам стать друзьями и хорошо проводить время. Однажды мы с ним разоткровенничались, и выяснилось, что Макс тоже еще не встретил девушку своей мечты. Тогда-то он и заговорил об этом.
– Еще неизвестно, когда я встречу подходящую девушку, и что же? Отказывать себе в удовольствии? – сказал он однажды.
– Что же ты предлагаешь? – спросила я.
– Мы с тобой могли бы заняться дружеским сексом. Без привязанности, без обязательств, пока один из нас не найдет свою половинку.
Сначала я и слышать об этом не хотела. Но после своего неудачного романа, после этого ужасного разочарования, я стала смотреть на все иначе. Макс оказался неплохим любовником, хотя и между нами не было страсти.
– Что значит – не было страсти? – удивился Глеб.
Голубые глаза непонимающе уставились на меня.
– Не понимаю, как вообще можно заниматься сексом без страсти? – не унимался мой бесцеремонный слушатель.
– Когда у обоих возникает физическая потребность, все происходит само собой.
– Ерунда какая-то! Что значит – само собой? Что же он за любовник? Неужели он не рассматривает тебя жадно? Не целует каждый уголок твоего тела?
Ну вот, опять эта предательница вышла из игры в самый неподходящий момент, оставив меня позориться. Или она нарочно так со мной поступает?
– Как ты хороша, когда смущаешься, – подтрунивал этот изверг. – Щечки ярко-алые, будто нарумяненные.
– Если ты не прекратишь издеваться, то я немедленно уйду! – я вскочила с места.
Глеб тоже поднялся. Он выглядел виноватым.
– Что ты, Аннушка, лапа моя! У меня и в мыслях не было тебя обидеть. Наоборот! Ты такая юная, такая нежная. И вдруг – секс без страсти. Меня это задело за живое. Если бы только я был свободен, я бы показал тебе, что такое страсть.
Голубые глаза были выразительнее слов. Я с трудом оторвалась от них, безвольно опустилась на стул и демонстративно отвернулась к компьютеру. Глеб занялся своими чертежами, оставив меня в покое. Но я вздохнула с облегчением, только когда рабочий день подошел к концу.
На следующее утро все уже представлялось мне в ином свете. Да, мы перешли на довольно щекотливые темы. Конечно, мне было немного не по себе. Но это именно то, что нужно! Наконец-то я преодолею свою предательскую застенчивость! Это же часть моего испытания.
Мне нравилось так думать. Испытание теперь служило оправданием любым мои поступкам. Значит ли это, что я совсем не сомневалась, правильно ли поступаю? Конечно, сомнения довольно часто одолевали меня в тот период. Но разве могли эти проблески здравого смысла перевесить чашу весов, где уже крепко обосновалась моя разбуженная сексуальность! Нет, разум теперь был мне только помехой. Вот и в то утро, спеша на работу, я затолкала его подальше (вместе с остатками своей скромности).
Глеб явился на работу довольный, как никогда, и озорно поглядывал в мою сторону. Я с нетерпением и опаской ждала перерыва.
– Я хочу попросить прощение за вчерашнее, – начал он, как только мы сели обедать. – Еще раз повторяю: я никоим образом не хотел тебя обидеть. Если мы зашли слишком далеко, давай на этом остановимся. Одно твое слово, и я больше не затрону эту тему.
– Для тебя так легко и естественно обсуждать интимную жизнь!
– Ты ошибаешься! Когда-то я действительно был знаком с женщиной, с которой мог говорить на любые темы. Но уже долгое время я ни с кем так не откровенничал.
– Даже если и так, наши разговоры тебя совсем не трогают! Ты остаешься невозмутимым, о чем бы мы не говорили.
– И опять ты не права, – возразил парень. – Если честно, с тобой я завожусь с полуоборота. Стоит нам заговорить об этом, как я возбуждаюсь. Ничего не могу с этим поделать.
Краска прилила к моему лицу, в горле пересохло, а сердце оглушительно застучало. Я украдкой посмотрела на нашего повесу. Он, как ни в чем не бывало, уплетал за обе щеки. Я с сожалением посмотрела на свою тарелку: опять все пойдет в мусорную корзину.
Интимная жизнь, как оказалось, была единственным предметом разговора, который в равной степени увлекала нас обоих. После того, как мы поделились друг с другом своей биографией, темы для бесед были исчерпаны. Моего сотрапезника интересовали только «мотоциклы, шоколад и женщины, и именно в такой последовательности», как однажды точно подметил Виктор. У меня же был несколько иной круг интересов, и мои неуверенные попытки приобщить к ним Глеба с треском провалились. Таким образом, если разговор не заходил о чем-то касающемся секса, наш обед проходил в полном молчании.
Мне нечего было добавить к тому, что я уже рассказала. Я и так чувствовала, что позволила себе слишком много. Так что нашему ловеласу приходилось отдуваться за двоих. Но он всегда с честью выходил из положения – историй интимного свойства у него имелось предостаточно. И все они были связаны с его бывшей женой.
– Вот один забавный случай, – рассказывал он. – Надька позвонила мне на работу и очень недвусмысленно дала понять, что будет меня ждать. Ну, какая уж после этого работа! Я с трудом досидел до конца дня и побежал домой. В подъезде я разделся догола, и тут оказалось, что, как назло, ключи я оставил дома. Позвонил в дверь, а она не открывает. Я звоню и звоню, но все бестолку. Мне уже стало прохладно так стоять, хотя на дворе и лето. Тут из соседней квартиры вышла любопытная тетка. Можешь себе представить! Я кое-как прикрылся и говорю ей: “Это у нас игра такая.” Тут я не выдержал и стал дергать за ручку двери. Оказалось, было не заперто, а Надя ждала меня в спальне.
Глеб стал относиться ко мне иначе, чем раньше. Я чувствовала это по его взгляду, по озорному блеску в глазах, по особой интонации в его голосе. Он наконец признал во мне женщину, в этом не было сомнения. И я действительно ощутила себя таковой! Все говорили мне, что я похорошела. Я и сама замечала, что меняюсь. Изменились моя осанка и походка. Изменилось мое отношение к самой себе. Если я могу увлечь такого мужчину, значит, я действительно чего-то стою!
И на заводе все стало иначе. Теперь я ходила туда с охотой, будто меня притягивал магнит. А этот магнит сидел за соседним столом и улучал каждую минуту, чтобы обменяться со мной взглядом, улыбнуться, подмигнуть, скорчить смешную гримасу или даже прошептать что-то совсем невероятное, такое как «А я о тебе думал». И прошептать это так тихо, чтобы мне приходилось прислушиваться и теряться в сомнениях, произнес ли он это на самом деле, или мне только послышалось.
По восторженным взглядам моего заговорщика, по тому, как он мягко, ласково со мной говорил, мне казалось, что в нем пробуждается то же, что и во мне. Те же ощущения, то же радостное волнение, и мне уже неудержимо хотелось чего-то большего. Я жаждала ощутить вкус его губ, и это желание мучительным и сладостным огнем разливалось по телу. Мне хотелось пройтись с ним по улице, у всех на виду, и чтобы он при этом крепко меня обнимал. Эти чувства так захватывали меня, что я ходила, как наэлектризованная, не зная, куда деть всю накопившуюся во мне энергию.
Однажды, идя через цех на склад, я заметила Глеба. Я слегка отклонилась от курса и прошла мимо него, совсем близко, нарочно задев его рукой. И от одного этого прикосновения ощутила искру. Я почувствовала, спиной почувствовала, что парень обернулся и смотрит на меня. Но сама не повернула головы, а спокойно прошла дальше. Объясняя складовщику, что именно ищу, я вдруг увидела, как мой взбудораженный сосед влетает на склад. Он подпрыгнул так, что его голова едва не задела потолок, и замахнулся, будто собирался в меня чем-то запульнуть. Его выразительный взгляд выдавал целый спектр эмоций, и самая яркая из них – желание поквитаться со мной, отплатить мне за шалость. Но как, как отплатить? От одной только мысли, что он мог бы со мной сделать, окажись мы с ним здесь одни, меня бросило в жар. Волна чувств, которые он послал мне взмахом своей руки, окатила меня и я в ней захлебнулась. Складовщик же, стоявший в глубине помещения, ничего не заметил. А через мгновение буря улеглась, и я постепенно пришла в себя.
Но бывали и другие, спокойные дни, когда ничего не происходило, и Глеб был занят только работой. В такие дни мне казалось, что он вообще забыл о моем существовании. Я приставала к нему с вопросами, баловала его специально припасенными сладостями и даже опускалась до того, что поддакивала ему, когда он недовольно ворчал в ожидании обеда. Но все эти уловки не приносили должного эффекта. И я все больше убеждалась: этот парень живет в собственном мире, в котором ни для кого нет места, в том числе и для меня.
Взять хотя бы его увлечение мотоциклом. Он не делал из этого секрета, и когда я попросила рассказать о его пристрастии поподробней, не возражал. Но стоило мне заикнуться о большем…
– Надо только оседлать «байк», – говорил он, – услышать рев мотора, и все остальное забывается, уходит, и даже не важно, куда ехать, главное, ехать. Как я могу тебе это передать? Это надо испытать на себе.
И мне сразу захотелось это испытать. Я представила себе, как я обхватываю своего байкера руками, и мы летим по шоссе навстречу ветру. Вот тогда-то я и спросила:
– А ты меня покатаешь?
Но он тут же завертел головой:
– Нет, что ты, я не могу! На байке я вожу только малого и Польку, больше никого.
Глеб сразу как-то отстранился от меня и замкнулся в себе. И так бывало каждый раз, когда я ненароком касалась его суверенного пространства, ревностно им оберегаемого и предназначенного лишь для избранных.
Об их отношениях с Полиной он обычно рассказывал скучные повседневные подробности: где они были, что она ему приготовила или купила. Но меня интересовали их личные отношения. И однажды я спросила его и об этом напрямую:
– Ты ее любишь?
Он потупил взгляд и отвечал нехотя, всем своим видом давая понять, что этот вопрос для него гораздо интимней, чем все подробности сексуальной жизни с его бывшей.
– Конечно, люблю. Нас многое связывает. Мы хорошо ладим и понимаем друг друга. Между нами есть доверие, а это самое главное. Любовный дурман рано или поздно проходит. Я был когда-то влюблен, и что? Счастья мне это не принесло. Наоборот, тогда я чувствовал себя одиноким. А Поля заботится обо мне. Никто никогда так обо мне не заботился, кроме мамы. Я очень дорожу моей Полькой. Она и малой – вот все, что у меня есть. Да мне большего и не надо.
Уже тогда мне следовало обо всем догадаться. Следовало принять тот факт, что Глеб никогда не будет моим, и отступиться от него. Но я не хотела признавать очевидное. Легче было поверить в его выразительные взгляды и пленительные комплименты. Проще было считать его откровения залогом наших будущих отношений.
Но какие отношения могли у меня сложиться с занятым мужчиной? Тогда я не задумывалась об этом. Я о многом тогда предпочитала не думать. И все же мне очень хотелось, чтобы Глеб сказал напрямую, как он относится ко мне. А как раз эту тему он старательно избегал. Не раз в порыве откровенности я пыталась рассказать ему о своих чувствах, но он тут же обрывал меня. Приставлял палец к губам и в страхе оглядывался, будто опасаясь, что нас подслушают. Порой меня так тяготила эта недосказанность, что я была готова к любому его ответу, лишь бы, наконец, все между нами прояснилось. Но, стоило мне лишь заикнуться об этом, как он тут же приходил в замешательство и менял тему разговора, а мой вопрос так и оставался неразрешенным.
Не желая принять очевидное, я во всем искала подтверждения его чувств ко мне. Когда Глеб признался, что утаил от своей подруги факт моего существования, я обрадовалась. Он бы не стал скрывать меня, если бы я ничего для него не значила, решила я. А после того, как он открыл мне одно свое сокровенное увлечение, то я еще больше уверилась в его серьезном ко мне отношении. Только представьте себе, наш донжуан любил наблюдать за чужой интимной жизнью! Разве стал бы он делится этим со мной, будь я ему безразлична?
– Сколько себя помню, я любил разглядывать голых женщин, – рассказывал он. – Я был тогда еще в садике, лет шести, но на всю жизнь запомнил одну нянечку. Она переодевалась в подсобке и оголилась до пояса. Не помню, как меня туда занесло, но зато прекрасно помню свое тогдашнее впечатление. Я просто стоял там в полном ступоре и не мог оторвать глаз. Санта Моника! Ничего в мире нет красивей женского тела! Я понял это уже тогда, будучи ребенком.
Всякий раз Глеб удивлял меня новыми необычными историями, которые, будь они поведаны кем-то другим, вызвали бы у меня сомнение в своей достоверности. Но в его устах они звучали так неподдельно и естественно, что невозможно было усомниться в их правдивости. Например, он рассказал мне о своем бывшем друге, который работал в фотоателье. Особо любопытные из проявленных снимков парень оставлял себе. Так он собрал целую коллекцию, которая, со слов нашего ценителя женской красоты, могла соперничать с самыми откровенными эротическими журналами, и в то же время выгодно отличалась от них неискушенностью персонажей. Ведь те не подозревали, что их фотографии попадут в посторонние руки. Мой рассказчик с наслаждением предавался этим воспоминаниям. Когда перед внутренним взором Глеба представали заветные снимки, его глаза загорались, а голос становился проникновенным.
Все эти разговоры были так несовместимы с заводской жизнью, что делали нас заговорщиками, связанными общей тайной. И опять мне казалось: раз Глеб доверяет мне, значит, я что-то для него значу. Порой я даже тешила себя мыслью, что он доверяет мне больше, чем своей Полине. Интересно, рассказывал ли он ей о фотографиях? А о том, чем он занимается у себя на крыше?
Наш любитель понаблюдать признался мне, что крыша, где он обитал уже несколько лет, стала для него настоящей находкой. С этой крыши ему открывался богатый вид на квартиры соседних домов. От него я узнала, что в Тель-Авиве не принято занавешивать окна (что оказалось очень на руку нашему жадному зрителю). Какие только сцены ни открывались перед ним за этими окнами! Правда, не всегда он был доволен увиденным. Однажды его ни на шутку взбесила связь двух мужчин, предававшихся своим чувствам прямо на открытом балконе. Он не преминул высказать им свое недовольство в крайне грубой форме. Раздражение его усугублялось еще тем, что по этому самому балкону совсем недавно разгуливала “аппетитная мулаточка, не обременявшая себя одеждой».
Наш авантюрист рассказал мне немало пикантных историй, которые ему довелось наблюдать. Я собираюсь привести здесь только одну из них. Она связана с ним лично и относится к его прошлому. Каждый раз, когда мой собеседник рассказывал что-то о себе, особенно о своем прошлом, я старалась разобраться в мотивах его поведения. Долготерпение этого человека, то, как он покорно сносил издевки, заводило меня в тупик. Меня озадачивало его равнодушие к тому, что творилось вокруг. В частности, ко мне. Я все ждала, что он вступится за меня, а когда этого не происходило, искала оправдания в его историях. Порой казалось даже, что я нахожу их, ведь мне так этого хотелось.
Эту историю он вспоминал как-то медленно, нерешительно. Но дело тут было не в смущении. Я вообще никогда не видела, чтобы что-то его смущало. И все же, он был напряжен. Эти воспоминания угнетали его, вынося наружу застарелое чувство обиды. Но к обиде примешивалось и другое. Пересказывая “подвиги”, которые он совершил под действием обуревавших его страстей, он не мог скрыть какое-то извращенное удовольствие. Он понимал, как нехорошо было подглядывать за своей бывшей женой. Но в то же время не скрывал, что не мог поступить иначе. Он не скрывал, как сильна была в нем тяга увидеть интимную жизнь женщины, которая ему уже не принадлежала. Сама я вела себя с ним не менее противоречиво. Затаив дыхание, я слушала его предосудительные признания, испытывая мучительный стыд, и в то же время будучи не в силах их прервать. Как легко бывает переступить шаткую грань допустимого!
– Когда я в первый раз ушел от Нади, меня все еще неотступно тянуло к ней, – рассказывал Глеб. – Ноги сами вели меня к нашему бывшему дому, где она осталась жить с сыном. Мне было необходимо хоть краешком глаза увидеть, как она ходит по дому в своем прозрачном халатике. Конечно, я мог хоть каждый день приходить к Косте, но Надя встречала меня холодно, наглухо закрывшись в какой-то балахон. Я нутром чуял: у нее был другой мужик! Меня распирала ревность. Надо было непременно выяснить, кто он. Но Надька не пускала меня дальше порога, и я уходил ни с чем. Моя бывшая больше не хотела иметь со мной дела. Оно и понятно: прежде чем расстаться, мы сильно попортили друг другу нервы. Столько гадостей наговорили! Я, конечно, жалел об этом, но ничего уже не мог изменить. Все, что мне оставалось, это тайком крутиться возле ее дома. Однажды я застал, как она заходит в подъезд с каким-то типом. Я сразу понял: это ее любовник! Пытался заглянуть в окно, но там ни черта невозможно было разглядеть – слишком высоко. Что тогда со мной творилось! Я метался, как умалишенный, пытаясь что-то придумать, как вдруг сообразил, что напротив стоит заброшенный дом! Его собирались снести, но дом до сих пор стоял. Я взбежал по лестничной площадке до самой крыши, не чуя под собой ступенек, и оказался прямо напротив ее окон. Занавески она никогда не опускала. Я долго ждал, пока она возилась на кухне, а потом, видимо, укладывала Костю, в то время как ее хахаль развалился в нашей бывшей спальне. Я почти потерял терпение, когда Надя, наконец, появилась в новом, незнакомом мне белье, и они завели свои игры. Мне хотелось разглядеть все как можно лучше, но с такого расстояния это было невозможно, как я ни напрягал глаза.
– И вот на следующий день я побежал в магазин за биноклем. Я был как в горячке. Ни о чем другом и думать не мог. Я стал наблюдать за Надей каждый день. За ней и ее любовником. Он делал это с ней прямо на моих глазах! Мне бы бежать оттуда! Но я только стоял и смотрел. А как я заводился, глядя на них!
И он подтвердил свои слова выразительным жестом. К этой мужской грубости мне никогда не привыкнуть!
– Меня тянуло на эту крышу снова и снова. Это было какое-то безумие, ведь если бы Надя увидела меня, если бы догадалась, она бы не допустила меня к сыну! Но я не мог остановиться, не мог ничего с собой поделать. Я приходил туда за своей дозой возбуждения.
Вот до каких откровений он дошел! Но и это меня не насторожило. Во мне проснулась женщина, страстная и легко возбудимая. Скинув с себя оковы стеснительности, я ударилась в другую крайность. Теперь я готова была пренебречь любыми приличиями, чтобы удовлетворить вспыхнувший во мне интерес.
Рядом не было никого достаточно взрослого и понимающего, с кем я могла бы открыто обсудить сложности, с которыми столкнулась. Никого, кто мог предупредить меня, на какой опасный и непредсказуемый путь я вступаю. Но, возможно, предупреждение не удержало бы меня. Ведь я уже испытала столько невероятных ощущений! Этот парень до того вскружил мне голову, что я собиралась идти за ним без оглядки, отринув всякую осторожность.
* * *
Я шла к заводу, вернее, не шла, а бежала вприпрыжку, предвкушая встречу с Глебом. У меня был для него настоящий подарок! То, о чем он столько мечтал. То, что сделает его по-настоящему счастливым!
Я была так погружена в себя, что не обратила внимания на путаницу, творящуюся вокруг. Завод почему-то стоял посреди прекрасного сада с аккуратно постриженными кустами, клумбами цветов и фонтанами.
Я проскочила мимо всей этой красоты, не глядя по сторонам, и вбежала в кабинет довольная и сияющая. Мне показалось, что в этот миг само помещение наполнилось светом. Инженеры сразу же обернулись ко мне, да так и застыли, не в силах оторвать от меня глаз. Я дала им время себя разглядеть: летний цветистый сарафанчик выше колен, красные лодочки на ногах в тон одежде, а в волосах – живая белая роза. Затем я подошла к моему авантюристу и протянула ему маленький сверток в подарочной упаковке:
– Это тебе!
А сама с нетерпением ждала, когда он его развернет.
В бархатной коробочке лежали ключи.
– От чего они? – удивился Глеб.
– А ты выйди на улицу.
На стоянке красовался сверкающий мотоцикл последней модели. Солнечные лучи весело играли на его боках.
– Что это за чудо? – мой байкер подошел и с восхищением стал разглядывать новинку.
– Тебе нравится? – спросила я.
– Еще бы! Это же последнее слово техники! Вот бы мне такой!
– Он и есть твой.
– Не может быть!
– А ты попробуй завести.
Счастливчик запрыгнул на сиденье и аккуратно повернул ключ в замке. Мотор радостно заурчал.
– Чего же ты ждешь? – обернулся он ко мне. – Подсаживайся!
Меня не пришлось приглашать дважды. И вот мы уже летели, будто на крыльях. Ветер без стеснения забирался мне под платье и пронизывал холодом. А я еще сильнее прижималась к моему герою, чувствуя под рубашкой его горячее тело. Ну все, теперь я его от себя не отпущу! Восторг, страх и возбуждение слились в одно огромное чувство, которое переполняло меня до краев.
Когда произошла авария, я не успела ничего почувствовать, только услышала оглушительный удар и потеряла сознание. Очнувшись, я обнаружила, что лежу на обочине дороги. Я с трудом приподнялась и увидела страшную картину: мой любимый лежал рядом в неестественной позе без всяких признаков жизни. Меня пронзила страшная боль. Боль утраты. Боль вины. Если бы не эта дурацкая затея с мотоциклом, он был бы сейчас жив! Зачем я добивалась его? Я же знала, что он никогда не будет моим.
* Бэсэ́дэр – хорошо