И вот настал день, когда я дала отпор своим обидчикам. Я так много думала об этом дне, так ждала его, что когда он наконец пришел, я была слегка разочарована. Мне казалось, что это событие должно стать незабываемым. Но оно просто случилось и осталось позади. Никто не был впечатлен моей смелостью. Никто даже словом не намекнул, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Только со временем я обнаружила, что мой страх отступил, а на смену ему пришло невозмутимое спокойствие, порой слишком близкое к равнодушию.
Первой моей жертвой стал Мотя. Я не запомнила, что именно ему сказала, когда он со своей наглой ухмылкой возник передо мной в то воскресенье, ничего не подозревая. Но зато я прекрасно помню свою решимость покончить, наконец, с его назойливыми разглагольствованиями. Думаю, он тоже это запомнил, потому что с тех пор стал заходить к нам в отдел реже, а ко мне вообще не приближался. Даже перестал здороваться. А если замечал меня в цеху, то старался обойти стороной.
Виктор оказался настырней. Он не собирался сдавать свои позиции без боя. Впереди предстояло еще много битв, но я уже была вооружена и не боялась его. Я была настроена тем воинственней, чем большую пустоту ощущала внутри. Да, моя душевная рана, нанесенная Глебом, еще саднила, но тем неумолимей я была с Виктором. Он нашел себе новую забаву: выдумал, будто бы я заявила в полицию, что Мотя меня домогался. И когда слесарь появлялся в кабинете, наш шутник сочувственно интересовался, как продвигается открытое на него дело. Сначала я просто игнорировала его новую выходку. Но видя, что это не помогает, прямо заявила ему, что, если он не прекратит, я и правда заявлю в полицию, но не на Мотю, а на него. Тогда он сразу отвязался.
Потеряв в моем лице легкую мишень, Виктор не упал духом, и вернулся назад, к своему беспроигрышному варианту – к Глебу. Но меня это уже не волновало. Теперь я могла спокойно наблюдать за его злыми шутками, не чувствуя потребности встать на сторону угнетенного. И вообще, угнетенным Глеба я уже не считала. А вскоре я совсем перестала обращать внимание на их препирательства, предоставив их самим себе.
Казалось бы, мое испытание завершено. Так почему же я сразу не ушла? Наверное, успех вскружил мне голову. Еще пару недель назад разве могла я представить, что заткну за пояс самого Виктора! Возможно, именно от этого и старался уберечь меня Слава. Он предупреждал, что я стану такой же, как они, но я не придала этому значения. Я наслаждалась своим новым статусом и единственное, что меня заботило – компания на обед. Но и эту проблему я вскоре решила, найдя себе сотрапезницу в лице нашей паяльщицы Инны. По воле случая, она стала свидетельницей одной загадочной истории, связанной с препаратом гормонов и посвятила в нее меня.
С Инной мы познакомились там же, в столовой. Я первая заприметила ее. Меня привлекло ее кроткое улыбчивое лицо и тот факт, что она, так же как и я, обедала в одиночестве. Я не люблю навязываться, но если уж что-то вобью себе в голову, то не угомонюсь, пока ни проверну задуманное.
Итак, после двух недель одиноких обедов и нескольких дней нерешительных наблюдений за улыбчивой девушкой, я подошла к ее столику и попросила разрешения к ней присоединиться. Когда мы разговорились, я с радостью поняла, что не ошиблась в ней. Она была веселой и общительной. Только сейчас я почувствовала, как соскучилась по свободному необременительному разговору, когда не надо контролировать каждое слово и напряженно следить за произведенным эффектом. Проще говоря, хорошо было снова побыть самой собой, путь даже на получасовой перерыв.
К нашему общему удивлению выяснилось, что обе мы работаем в Мед-Декеле, а не встречались только потому, что Инна сидит в противоположном от меня крыле, приходит и уходит позже меня, и в цеху почти не появляется, занимаясь пайкой деталей у себя за столом. Она даже не была знакома с нашими инженерами, а знала только рабочих, которые приходили к ней с поручениями.
Инна была немногим старше меня, но к своим двадцати пяти годам уже успела выйти замуж, родить сына и развестись. Будучи сиротой, она не имела родственников, кроме старшего брата, который остался на Украине, но и тот не проявлял к ней особого участия и никак ей не помогал. Инна все время только и говорила о том, как она любит встречи, общение и компании. Но на самом деле складывалось впечатление, что она мало кому доверяет, что у нее почти нет друзей, а те, которые есть, не очень-то ей симпатичны, и она поддерживает с ними связь, только чтобы спастись от одиночества. Похоже, она даже не представляла, что такое настоящая дружба и доверие. Правда, у нее был ее «малыш», ее «свет в окошке», шести лет отроду, в котором она души не чаяла и который отвечал ей тем же. Это наполняло ее жизнь смыслом. Но что она могла передать сыну, если сама не верила в людей?
И все же, она была очень милой, живой и непосредственной. Мне почему-то она сразу доверилась и разоткровенничалась со мной. Безусловно, ей довелось испытать гораздо больше моего, и она рано повзрослела. И все же я чувствовала себя старше нее. Она вела себя так, будто не могла поверить, как это я снизошла до дружбы с ней. Сначала я относилась к ней как к равной, но она так часто заискивающе на меня смотрела, что совсем убедила меня, будто я делаю ей огромное одолжение. Чтобы поддержать эту игру, я даже иногда обедала одна, сообщив ей что устала и мне необходимо побыть наедине со своими мыслями. Она нисколько не обижалась, а принимала это, как само собой разумеющееся.
Мне было жаль ее. Сначала я поражалась, как молодая девушка может настолько не ценить и не любить себя. Я даже спорила с ней, но безрезультатно. Проще было принять ее такой, какой она сама себя предпочитала видеть. Инна, к примеру, была уверена, что она некрасива, и даже уродлива. Когда я ее впервые увидела, мне она понравилась. Ее лицо показалось мне добрым и симпатичным. Была в ней, правда, какая-то грубоватость, но она скрашивалась общим впечатлением, улыбкой и приятным голосом. Но Инна вбила себе в голову, что у нее множество дефектов, и я, как ни старалась, уже не могла ее переубедить. Каждый раз, смотрясь в зеркало, она находила в себе новые изъяны, чтобы потом подробно о них распространяться. В конце концов, я приняла ее точку зрения, решив, что она действительно некрасива.
Мне досаждала ее манера смотреть на меня снизу вверх. Она как бы вынуждала меня саму относиться к ней покровительственно, даже пренебрежительно. После этого я уже не могла быть с ней откровенной и делиться тем, что для меня важно. Поэтому я не рассказала ей ни о предсказании, ни об интриге с Глебом, тогда как она сама рассказывала мне абсолютно все. Это была игра в одни ворота: она говорила, а я только слушала. Так, она разоткровенничалась со мной о своих неудачных связях с мужчинами, сделав при этом вывод, что все они негодяи и доверять им нельзя. У меня, конечно, не было такого опыта, как у нее, и все же я поставила под сомнение это ее утверждение. Особенно после того, как она заявила, что один рабочий с нашего завода, придумав какой-то сомнительный предлог, собирался приехать к ней домой поздно вечером с весьма недвусмысленными намерениями, зная, что она живет с сыном одна. Я же знала этого человека с самой лучшей стороны и симпатизировала ему. Мне трудно было представить этого прекрасного семьянина в качестве соблазнителя, решившего добиться одинокой женщины. Эта история долго не давала мне покоя, пока я наконец не решилась спросить обо всем напрямую у самого рабочего. И получила другую версию случившегося. По его словам, как-то вечером, копаясь в своих старых вещах, он обнаружил хорошее большое зеркало. А поскольку часто слышал, как Инна жаловалась, что у нее в доме нет нормального зеркала (наверное, чтобы находить в себе новые недостатки), он собрался тут же ей его отвезти, без всякой задней мысли. Я, разумеется, целиком приняла его сторону.
И все же, несмотря ни на что, я дорожила нашими с Инной отношениями. Это была какая-никакая дружба, и она сказалась на мне благотворно, обеспечив новыми впечатлениями. По сравнению с Инниной жизнью трудности, с которыми я сталкивалась на заводе, больше не казались мне столь существенными. К тому же, моя новая подруга открыла любопытные факты о препарате гормонов. И хотя я немного сомневалась в достоверности ее сведений, это стало для меня серьезным основанием, чтобы остаться на заводе подольше.
Я сама начала разговор о препарате. С самого своего прихода на завод я взяла за правило расспрашивать о нем у всех знакомых в надежде, что кто-то, наконец, сможет объяснить, что же на самом деле произошло и почему лаборатория закрылась. Но никто ничего об этом не знал, и я уже отчаялась получить хоть какую-нибудь информацию. Познакомившись с Инной, я и ее спросила, что она знает о докторе Талите и его лаборатории. Спросила для проформы, не на что особенное не рассчитывая.
– Да, я лично была знакома с Миромом, – похвасталась Инна. – Мне иногда приходилось выполнять его заказы. Очень обаятельный мужчина. Интеллигентный такой и вежливый. Всегда был добр ко мне. Вот с кем я бы согласилась пойти на свидание!
– А он говорил тебе, почему собирается закрыть лабораторию?
– Он что-то говорил о том, как женщина может превратиться в мужчину. Полная чушь!
– Не может быть! Так и сказал?
– Я не вру! – обиделась она. – А еще я узнала его тайну, о которой никто не должен был знать! Не веришь? Я тебе докажу! Узнаешь – со стула грохнешься. Но только пообещай: никому ни слова!
Но тут Инна, как это с ней часто бывало, о чем-то задумалась. На ее лице отразилась отчаянная борьба, и еще прежде чем она заговорила, я уже догадалась, что речь пойдет о ее несчастной судьбе. Эта тема никогда ей не надоедала. Я же просто не могла ей не сочувствовать, и этим своим поведением сама подталкивала ее к новым излияниям. Сейчас, например, Инна сетовала на то, что препарат гормонов, которого она так долго ждала, пропал, сгинул, и теперь ей ни за что не изменить свою жизнь. В этом конкретном случае я была с ней солидарна, но в остальных… Однако стоило спросить напрямую, что у нее не так, как она искренне возмущалась, уверяя, что все замечательно и нет человека более счастливого, чем она.
Я не решалась прервать свою собеседницу и терпеливо ждала, пока она сама вернется к интересовавшей меня теме. Не отчаиваться, а напротив, терпеливо дожидаться желаемых ответов, я научилась недавно благодаря беседам с Глебом, которые имели тенденцию прерываться на самом интересном месте. Из тех же бесед я знала, что, в конце концов, терпение всегда бывает вознаграждено. Так произошло и на этот раз.
– О чем же мы говорили? – встрепенулась Инна. – Ах, да! О препарате доктора Мирома. Однажды я поднялась к нему в лабораторию, чтобы вернуть электронную схему. Дверь была приоткрыта и я зашла. Миром был один и вел себя очень странно. Разговаривал сам с собой. Был очень взбудоражен. И все повторял: «Эврика! Это работает!»
– Что работает? – спросила я.
– Препарат! – воскликнул он.
Затем Миром стал мне втолковывать о каких-то импульсах и гормонах. Все по-научному – ни черта не разберешь. Но главное, я поняла: он испытал препарат на себе и у него осталась еще одна капсула! Силы небесные! Я же была на волосок от удачи! Если бы я смогла заполучить эту капсулу! Но нет. Стоило мне нажать на него, как он тут же замкнулся в себе. А я, как всегда, осталась в пролете. Обидно.
– Он даже не намекнул, где капсула?
– Не-а. Но я нутром чую: он спрятал ее где-то на заводе.
Итак, по словам Инны, на заводе была спрятала капсула препарата. Оставалось только найти ее. Легко сказать! Это все равно что искать иглу в стоге сена. Прежде всего следовало расспросить самого доктора Талита. Но когда я позвонила в университет, где он вел лекции, оказалось, что он уехал на исследования заграницу. Этим пока все и ограничилось.
Иннина история всколыхнула мои несбывшиеся надежды, связанные с гормонами и с учебой. Меня потянуло в университетский городок, где было непривычно тихо и безлюдно. Я бродила и вспоминала о том, как впервые попала сюда. Как поначалу путалась и терялась среди множества зданий и дорожек. Вспоминала, как благоговела перед седыми задумчивыми профессорами. Вспоминала, как меня поразила строгая безмолвная библиотека и сколько долгих часов я провела там за толстыми учебниками на английском языке.
Скоро начнется осенний семестр, городок наполнится студентами, и я уже не смогу сюда приходить. Мне не хотелось ни с кем встречаться и отвечать на вопросы прежде, чем я сама для себя решу, что делать дальше. Да, я скучала по университету, по своим друзьям и по учебе с ее трудными, но интересными задачами. Раньше мне казалось, что я поступила на медицинский только из-за Эли, чтобы быть ближе к ней. И только сейчас я поняла, как любила учиться. Как любила выбранную мной специальность. Но я не торопилась возвращаться. Прежде мне нужно было во многом разобраться.
Я уже месяц была в ссоре с родными, и не могла вернуться домой. Я пыталась дозвониться Славе, но его телефон был отключен. Об Эле не было никаких новостей. Не зная, что еще предпринять, я просто спряталась от самой себя на заводе. Жизнь здесь текла своим чередом. Каждый день меня ждала одна и та же бумажная волокита. Я окунулась в однообразные рабочие будни и заскучала.
После нашей с Глебом размолвки мы общались только по работе. Он был ко мне безразличен, и я отвечала ему тем же. Но затем он вдруг снова обратил на меня внимание. Стал подходить и предлагать помощь. Я уже не доверяла ему и не собиралась поддаваться. Но когда проводишь с человеком бок о бок по девять часов в день, его невозможно не замечать.
Чем больше я старалась не обращать на него внимания, тем теплее и внимательней он становился. Задерживал на мне взгляд дольше, чем следовало. Замечал, как я одета и причесана. Атаковал меня своей обезоруживающей улыбкой. Я сдалась почти без боя. На самом деле, мне этого хотелось. Нет, я не простила ему обиды и все так же не доверяла ему. Но теперь я считала, что хорошо его знаю, и думала, что разочарование мне больше не грозит. Мне просто необходимо было ощущать, что я кому-то нужна.
* * *
Наши прежние отношения с Глебом возобновились. Он опять делился со мной своими пикантными историями. Дожидался, пока Виктор уйдет домой. Затем поднимал на меня глаза, хитро улыбался и спрашивал:
– Хочешь послушать, как мы с Надей развлекались?
И дальше шло очередное воспоминание из его прошлого:
– Костя тогда только родился. Я был в поисках работы и проводил много времени дома. Мы с Надей вдвоем шли в парк выгуливать малыша. Она была в коротеньком платьице. Трусиков она никогда не носила. Ветер задувал, платье поднималось, а она даже не пыталась его одергивать. Она шла так спокойно и уверенно, что никто даже заподозрить не мог, что на ней нет нижнего белья. Я не встречал более невозмутимой женщины. В парке был облюбованный нами закуток со скамейкой. С одной стороны огромное дерево, другую Надя заслоняла коляской. Садилась и начинала ласкать себя прямо у меня на глазах. Я заводился с полуоборота и брал ее стоя. Она такая легонькая, я без труда держал ее на весу. Санта Моника! Как это было стремно! В любую минуту в закуток могли заглянуть. Или Костя мог проснуться и заплакать. Но опасность только подстегивала. А потом, есть мгновения, когда забываешь обо всем на свете. Остается только горячее тело женщины, ее сладкий запах, прерывистое дыхание, а остальное уже не имеет значения.
Каждая история Глеба пробуждала во мне непривычное волнение. Мое воображение прорисовывало все в подробностях и я становилась незримым наблюдателем его развлечений. Картины чужого сладострастия стали преследовать меня повсюду, во сне и наяву. Я не могла больше оставаться невозмутимой рядом с этим человеком. Его соседство приводило меня в трепет. Взять хотя бы его руки – сильные мужественные, с длинными красивыми пальцами, которые уверенно перебирали компьютерные клавиши, будто это и было их главное предназначение. Но я-то знала, что это не так. Стоило мне бросить взгляд на его руки, как я тут же представляла себе их горячее прикосновение. И сразу отводила глаза, боясь выдать свои чувства.
Во время наших бесед я все время отмалчивалась. Собеседник из меня был никудышный. Да и что я могла сказать? Я была дилетантом в области интимных отношений. Но Глеб так не считал. Он был уверен, что и у меня есть, чем поделиться.
– Ну, а как у тебя с Максом? – однажды поинтересовался он.
И опять я чувствовала себя в долгу перед ним и не могла ему отказать. К тому же, мне хотелось преодолеть свою стыдливость – этот барьер, ограничивающий мою свободу. Хотелось, наконец, избавиться от сдерживающих меня условностей. Вот почему я начала рассказывать ему о Максе.
Глеб хотел знать все подробности нашей с ним связи. Он выведывал их со знанием дела, не спеша, но настойчиво. Я рассказывала торопливо и сбивчиво, говорила на темы, которые никогда ни с кем прежде не обсуждала и даже не знала толком, как об этом говорить и какие слова при этом употреблять. Я испытывала неловкость и в то же время ощущала новое для себя волнующее возбуждение. Больше всего я боялась насмешек Глеба, но он был очень серьезен и внимателен ко мне, чем воодушевлял меня на дальнейшие откровения.
Дошло уже до того, что я сама, заранее, не дожидаясь его вопросов, продумывала, что ему скажу, к каким выражениям прибегну, чтобы произвести наибольшее впечатление. Иногда я с самого утра, улучив момент, шептала ему украдкой: «А мы с Максом вчера встречались.» И затем с наслаждением наблюдала, как он ходит вокруг меня кругами, и ему не терпится дождаться, когда же, наконец, рабочий день закончится и Виктор уйдет.
Во мне происходили необычные перемены. Я обновила свой гардероб, отдав предпочтение довольно смелым и откровенным туалетам. Мне нравилось подолгу крутиться перед зеркалом. Я с трудом узнавала себя в этой грациозной гибкой девушке. Какие у нее совершенные формы тела! Какое нежное прелестное лицо. Неужели, это и вправду я? Невероятно, как может преобразить новой гардероб! Или дело в спортивных упражнениях, которые я теперь выполняла регулярно? Макияж, конечно, тоже сыграл свою роль. Раньше я не пользовалась косметикой, а теперь просто не представляла себя иначе.
Но главное изменение пришло изнутри. Во мне проснулась женщина, дерзкая и безрассудная. Все мужчины на заводе не сводили с меня глаз, но меня интересовал только Глеб. Я хотела покорить его и отомстить за все обиды. Я чувствовала свою власть над ним и желала воспользоваться этим. Он был не в силах передо мной устоять. Теперь он подолгу засматривался на меня, и я ощущала его волнение. Но не замечала, что и сама с нетерпением жду его внимания. Его взгляд переворачивал что-то во мне, отчего все уже было ни по чем. Стремясь покорить Глеба, я, сама того не желая, снова поддалась его чарам.
Глеб медленно, но верно увлекал меня в опасный водоворот любовной страсти. Это была захватывающая игра. Я увлеклась ею и уже не могла остановиться. Я послушно следовала за ним, позабыв о планах мести, о скучной работе и о неразгаданных тайнах. Позабыв о здравом смысле и чувстве собственного достоинства. А когда опомнилась, то поняла, что зашла слишком далеко.
* * *
Однажды Глеб подошел ко мне, заговорщицки ухмыляясь:
– Только не спрашивай, чего я хочу.
Я и не собиралась ни о чем спрашивать. Я была занята срочным проектом и оставила его слова без внимания. Тогда Глеб подошел ко мне снова.
– Прошу тебя, только не спрашивай, чего я хочу.
– Ну, и чего же ты хочешь? – спросила я только для того, чтобы он дал мне вернуться к работе.
– Я хочу увидеть твою попку. Ты такая соблазнительная в этих джинсах. Они сидят на тебе безупречно! Но мне бы хотелось взглянуть на тебя без них. Хотя бы разок!
Это было что-то новенькое в его репертуаре. Так далеко мы еще не заходили.
– Хочешь, чтобы я разделась прямо сейчас?
– Ух, какая ты шустрая! – мечтательно выдохнул он. – Но сейчас не получится – тут слишком людно.
Порой мне казалось, что этот человек совсем не улавливает шуток. Его так вдохновила новая идея, что он еще не раз подходил ко мне и даже предлагал уединиться в туалете, чем доказал, насколько разные у нас понятия приемлемого.
Поняв наконец, что здесь у него ничего не выгорит, он перешел к более безобидным забавам. Так, однажды он спросил, какое на мне нижнее белье. И хотя, казалось бы, эта тема была не провокативнее остальных, нами уже обговоренных, этот его вопрос здорово взбудоражил меня. Глеб хотел заглянуть мне под одежду, хотел раздеть меня, пусть даже на словах, и это ни на шутку волновало. В тот же вечер я проинспектировала все свои трусики, и нашла их абсолютно ни на что непригодными. Тогда я отправилась в магазин и обзавелась тонким кружевным бельем, которое опробовала уже на следующий день.
Я знала, что Глеб снова спросит об этом. Он любил доводить задуманное до конца и, не получив ответа сразу, терпеливо ждал своего часа. Когда он спросил меня в очередной раз, я уже была готова. Но он не ограничился одним лишь ответом, пусть даже довольно подробным. Он хотел увидеть подтверждение собственными глазами, и я ему уступила. Когда мы остались в кабинете одни, я приспустила джинсы, оголив кусочек бедра, а вместе с ним приоткрыв краешек бежевых кружев, выгодно подчеркивающих мой бронзовый загар.
Его жадный взгляд заставил забыть о смущении. Я сидела за своим столом, а он стоял напротив, но достаточно далеко, чтобы удержаться от какого-нибудь сумасбродства. К счастью, опасение, что кто-нибудь сейчас зайдет, удерживало его на расстоянии.
Эта забава повторялась не раз, пока он не изучил все мои трусики. Он все время хотел заглянуть поглубже и всячески пытался продлить эту процедуру. А однажды он сорвался с места и в мгновение ока оказался на коленях передо мной. Все произошло так стремительно, что я не успела опомниться. Я почувствовала горячее прикосновение его губ на своей коже. Голова пошла кругом, мысли все разлетелись, а в горле пересохло. Я ощущала нарастающее возбуждение.
И в этот самый момент заскрипела дверь, пропуская секретаршу с бумагами. Глеб отпрыгнул как натянутая пружина, и тут же принялся что-то мне растолковывать, тыча в чертеж, лежащий на столе. Я лишь кивала головой, не в силах произнести ни слова. Я поражалась его выдержке. Может, все это мне лишь почудилось? Но тут в глаза бросился все еще отвернутый край моих джинсов…
Секретарша ничего не заметила, но само это происшествие остудило нас. Мы, не сговариваясь, решили оставить рискованное занятие. Но хватило нас ненадолго. Вскоре Глебу в голову пришла новая затея.
– У меня есть один секрет, – сказал он как-то раз утром, чтобы разогреть мое любопытство. – Думаю, он тебя заинтересует. Это касается доктора Мирома.
– Что за секрет? – сразу насторожилась я.
– Как же, как же, так я и сказал! – ухмыльнулся он. – У меня два условия. Я открою тебе свой секрет, только если ты их выполнишь.
Чтобы узнать даже не сам секрет, а только условия, на которых о нем поведают, мне пришлось ждать весь день, до ухода Виктора.
– Итак, первое – ты должна снять у меня на глазах трусики. Для этого ты придешь на завод в юбке, не слишком длинной, выше колен. Делать это будешь у своего стола, и даже если кто-то войдет, то ничего не увидит.
– Я смотрю, ты все продумал, – кивнула я. – Все, кроме одного: здесь у нас ужасный холод. Я ни за что не приду в юбке!
– Предоставь это мне – я все улажу.
– Интересно, как же?
– Это уж мое дело.
– Ладно. Какое второе условие?
– А второе условие вступит в силу, только если ты сочтешь, что мой секрет того стоит. Это будет честно.
– Не ожидала от тебя! – усмехнулась я.
– Не перебивай, дослушай до конца. В общем, если ты решишь, что секрет того стоит, тебе придется раздвинуть ноги, прямо здесь, у меня на глазах, сидя на этом месте.
– И это все? Больше тебе ничего не нужно за твой таинственный секрет? Смотри, как бы не продешевить!
– Ничего, мне и этого пока хватит, – хихикнул он.
– А ты парень скромный, как я погляжу. Нет в тебе деловой хватки.
– Ладно, смейся-смейся. Но тайна останется пока при мне.
Я давно знала, что Глебу что-то известно о препарате! И вот теперь он готов мне это открыть. Но его условия!!
Есть вещи, в которые лучше не углубляться. Потому что если вначале они кажутся шокирующими, то после долгих размышлений становятся вполне заурядными. «Подумаешь, снять трусики! Да что в этом особенного? На пляже я делаю это постоянно. А второе условие вообще выполнять не буду. Скажу, что его секрет ничего не стоит», – в конце концов решила я. На самом деле, может, секрет и правда ничего не стоил. Но я не могла знать этого наверняка. Я должна была во что бы то ни стало выяснить, что известно Глебу.
Я ничего не сказала ему о своем решении, ожидая, что он сам вновь об этом заговорит. И действительно, не прошло и пары дней, как он вернулся к своему предложению. Я ответила, что согласна, но только если в кабинете будет тепло. Это последнее препятствие должно было удержать меня от безрассудства. Я не могла себе представить, что Глебу удастся то, что мне самой не удалось после стольких усилий.
Вопрос этот, к моему изумлению, разрешился уже на следующий день. Глеб откуда-то раздобыл компактный современный вентилятор и презентовал его Виктору. Тому обновка пришлась по вкусу. Он сразу же установил вентилятор рядом с собой, а когда я переключила кондиционер в сторону тепла, не стал вскакивать, как обычно, чтобы вернуть рычаг на место. Когда в комнате потеплело, я уже мысленно ликовала, но в то же время с опаской поглядывала на Виктора, ожидая, что он вот-вот вспомнит о кондиционере. Но он не вспомнил ни в этот день, ни на следующий. Проблема была решена!
В этом случае, как и во многих других, я испытывала к Глебу противоречивые чувства. С одной стороны, я не могла не отдать должное простоте и изяществу его решения. Но, с другой стороны, я не на шутку разозлилась. Он мог бы устроить это уже давно! Но он палец о палец не ударил. Его ничего не интересует, кроме этих сумасбродных затей. Ладно, я тоже не лыком шита – отплачу ему той же монетой.
Я приходила в юбке и в течение всего дня многозначительно улыбалась Глебу. А когда Виктор уходил домой, сосредотачивалась на работе. Стоило нашему конспиратору подойти и намекнуть что-то по поводу договора, как я поднимала на него удивленные глаза:
– Какой договор? Не понимаю, о чем ты. Но я благодарна тебе за заботу. Наконец-то мне стало тепло!
– Санта Моника, эти женщины! – возмущался он. – Никогда не знаешь, что у них на уме.
Он махал рукой и на некоторое время оставлял меня в покое. Но затем вновь напоминал о себе. Он умел быть настойчивым. Да и мне самой уже хотелось узнать его секрет! Но между мной и этим секретом стояло дурацкое условие. При одной мысли о нем меня охватывала тревога. Я чувствовала, что стою у грани, за которой уже нет дороги назад. Будто до сих пор что-то еще оставалось от прежней скромной меня. Но стоит совершить этот маленький шаг, и я уже буду не в состоянии остановить свою новую страстную сущность, завладевшую моим рассудком. Я пыталась удержаться от соблазна, но все мое естество уже томилось в преддверии новых ощущений и неумолимо тянуло меня к опасной грани. Пока наконец я ни устала бороться с собой и ни сдалась.
В то утро я долго собиралась. На работу пришла на час позже обычного. Стоило мне взглянуть на Глеба, как он прочитал все в моих глазах. За весь день мы с ним не перекинулись и парой слов, но оба пребывали в лихорадочном напряжении. Наконец Виктор ушел домой. Наш конспиратор выглянул за дверь, чтобы разведать обстановку, и сообщил:
– Все чисто. Можно приступать.
Вернулся на свое место и замер, глядя на меня в жадном нетерпении.
И я приступила. Зажмурив глаза, я шагнула в пугающую неизвестность. У меня тряслись руки. Все вышло неловко и скомкано. Я застыла на месте, в смущении стиснув ноги и все еще держа в руках трусики, когда Глеб подлетел ко мне, выхватил кружевной комочек и зарылся в него лицом. Пока я раскаивалась в своем проступке, совершенном ради какой-то сомнительной тайны, он наслаждался за нас обоих. Когда же этот искуситель наконец оторвался от своей добычи, то честно выполнил наш уговор.
– Миром спрятал у нас в кабинете какую-то капсулу, – заявил он.
– И где же она? – встрепенулась я.
– Понятия не имею.
– Тогда с чего ты вообще взял, что он здесь что-то спрятал?
– Это произошло за день до того, как закрыли лабораторию. Сначала я заметил, как эта девчонка, паяльщица, поднимается в лабораторию.
– Ты говоришь об Инне? – прервала я его.
– Наверное. Не помню ее имени. Вскоре она спустилась вниз вместе с Миромом. Ее позвал начальник, а доктора я из виду упустил. Я был на сборке, в цеху. А когда вернулся в кабинет, застал доктора там. Вид у него был странный. Будто он от кого-то таился. Мне сказал, что искал Виктора, но я не поверил. Они с Виком никогда прежде не пересекались. Я проследил, как Миром вышел из кабинета и опять столкнулся с этой паяльщицей. Та тут же набросилась на него: «Давай сюда капсулу!» Потребовала, чтобы он вывернул карманы, и он, почему-то, безропотно подчинился. Бедняга был так растерян!
– Чем же все закончилось? – поторопила я.
Глеб покачал головой:
– Ничем. Девчонка ничего не добилась. Но думаю, Миром припрятал капсулу у нас. Что еще ему было делать в нашей конуре? Кстати, доктор воспользовался моей отверткой: она лежала не на месте.
– Это все твои домыслы. Может, и нет здесь никакой капсулы.
– Может и нет, – согласился Глеб.
– Ты кому-нибудь еще об этом рассказывал?
– Никому. Да и вряд ли удастся здесь что-то найти.
Удастся или нет, я еще не знала, но собиралась это проверить. Иннин рассказ подтвердился и круг поисков здорово сузился. Значит, пора приниматься за дело. Начала я со своего собственного стола. Поискала в нем и под ним, перерыла все полки, но ничего не обнаружила. Впрочем, я и не рассчитывала на быстрый успех. После ухода Виктора я занялась его столом. Тут надо было действовать осторожней. Запомнить, что где лежит, чтобы затем вернуть все на свои места. Верхняя полка была заперта, но мне не составило труда ее вскрыть.
Чего только не хранил наш гений! Фильмы, видеоигры, комиксы и… журналы определенного содержания. Я только взглянула на один из них, и тут же захлопнула полку. Мне стало не по себе.
– Не стоит рыться в вещах Виктора, – заметил Глеб. – Если он узнает, тебе не поздоровится.
– А как он узнает? Ты, что ли, расскажешь?
– Нет, мне это ни к чему. Но кто-нибудь может зайти и застукать тебя.
– А что я делаю? Я всего лишь ищу список проектов за текущий месяц.
– Вот же он лежит на столе, прямо у тебя под носом.
– А ведь верно! Спасибо. Но мне нужно еще кое-что.
– Знаю я, что тебе нужно. Ты ищешь капсулу с тем самым препаратом гормонов.
– Откуда ты знаешь, что в капсуле?
– А что еще это может быть?
– Поражаюсь твоей проницательности.
– Ты мне зубы не заговаривай! Теперь от второго условия не отвертеться, – ухмыльнулся он.
– Вот еще! Не понимаю, о чем ты, – пожала я плечами.
– Хорошо, посмотрим, что ты скажешь, когда захочешь приняться за мою территорию.
– Вряд ли там есть что-то интересное.
Если честно, я слегка кривила душой. На самом деле, мне не терпелось исследовать его владения. Среди залежей деталей, которые он устроил в шкафу, можно было спрятать все, что угодно. Комната у нас была небольшой. Сколько тут может быть мест, чтобы что-то скрыть? А у Мирома в распоряжении оставалось лишь несколько минут. Мне просто необходимо было перебрать вещи Глеба. Но я не торопилась. Я понимала, чего мне это будет стоить.
– Как знаешь, – Глеб невозмутимо повел плечами. – Но помни: я всегда к твоим услугам.
– Ты имел в виду секс-услуги? – не удержалась я.
– И это тоже, – спокойно подтвердил он, глядя мне прямо в глаза.
Когда он смотрел на меня вот так, прищурившись, как бы оценивая, его взгляд парализовал меня. Я уже ничего не соображала и могла выполнить любое его требование. Это было настоящее сумасшествие! Глеб, конечно, не мог догадаться, какая буря бушевала во мне. Внешне я оставалась спокойной. Я просто теряла волю и становилась послушной марионеткой.
Это была игра с огнем. Рискованная игра. Но я была уже не в силах ее остановить. Дома я надевала юбку и садилась перед зеркалом так, как того требовало второе условие, придирчиво рассматривая себя. Я волновалась и сомневалась, понравлюсь ли Глебу.
Иногда, когда я смотрела на себя так, во мне вдруг пробуждалась прежняя скромность, заставляя сгорать от стыда. Что бы сказали мои университетские друзья, узнай они, какой я стала? Что бы сказал Райан? А Слава? Его мнения я страшилась больше всего. В тот момент я будто видела себя их глазами. Видела себя развязную, жалкую, связавшуюся с предавшем меня мужчиной. А ведь Слава предупреждал меня! Боже, в кого я превратилась! Я должна это прекратить. И я решала тут же, немедленно все бросить и больше не возвращаться на завод. Но на следующее утро я уже не могла противостоять желанию вновь увидеть Глеба. Я напрочь забывала о своем намерении и, как обычно, шла на работу.
В преддверии осуществления второго условия сомнения в собственной привлекательности не оставляли меня. Я боялась разочаровать Глеба. С одной стороны, мне уже хотелось поскорее услышать его приговор, и в то же время я надеялась как можно больше отсрочить предстоящие смотрины. Но маятник уже был запущен и все теперь зависело только от случая. И случай не заставил себя ждать. Однажды Глеб заметил мое лихорадочное состояние. Или его собственный настрой неким образом совпал с моим, но он вдруг произнес своим тихим хриплым голосом:
– Ну давай же, покажи мне ее! Покажи мне свое сокровище.
Я находилась как под гипнозом. Само его присутствие здесь, так близко, и в то же время на безопасном расстоянии от меня, его заинтересованный лихорадочный взгляд и интимный голос подчинили его воле. Но какой сладостной была эта подневольная роль! Я вся трепетала от волнения. Возбуждение волнами накатывало на меня. Я сняла трусики и села таким образом, чтобы обеспечить ему наилучший обзор.
Для меня настоящая интимная связь с мужчиной началась именно тогда: с его жаркого лихорадочного взгляда на мое женское начало. С его глубоких вздохов. С его бессвязных обрывочных выражений одобрения. Даже не прикоснувшись ко мне, он сумел обратить меня в сгусток энергии. Я уже не была собой. Теперь я ощущала свое тело иначе, чем обычно, каким-то горячим и податливым. Все, что с нами происходило, было не на заводе, потому что завод вместе с цехом и со станками, и с нашим кабинетом куда-то исчез, и мы остались одни. Только я и Глеб. Только моя нагота и его взгляд.
Однажды испытав это ни с чем не сравнимое возбуждение, я уже не могла без него. Мне хотелось пережить его снова и снова. Теперь я лишь ждала его команды. И он командовал. Я же послушно делала все, что бы он ни потребовал. Позировала ему в неприличных позах. Оголяла разные части тела. И никак не могла унять полыхающих во мне пожар. Огонь сжигал меня изнутри, оставляя после себя иссушающую жажду. Жажду новых и новых авантюр.
Глеб часто уговаривал меня встретиться после работы. Уговаривал жарко и настойчиво. Но я твердо стояла на своем. Я не хотела встречаться с ним наедине. И дело тут было не в том, что эта встреча могла, наконец, привести нас к тому последнему шагу, после которого уже нет дороги назад. Этого я как раз хотела. Я часто представляла себе, как это произойдет. И все же, я не могла встретиться с Глебом наедине, потому что он пугал меня. Конечно, я не верила, что он может сознательно причинить мне зло. Но меня пугала его напористость, не знающая границ, которая овладевала им каждый раз, когда он возбуждался.
Стоило ему возбудиться, и он переставал соображать. Однажды, будучи в таком состоянии, он подскочил к двери и запер ее на ключ изнутри, чтобы никто не смог войти в кабинет. Он будто отгородил нас от остального мира, и я сразу почувствовала свою беззащитность. Он же невозмутимо расстегнул штаны, вытащил свое орудие и принялся мастурбировать. В тот момент он казался совершенно невменяемым. Я не на шутку перепугалась. Я умоляла его остановиться и открыть дверь. Я бы сама ее открыла, но для этого надо было пройти мимо Глеба, а я боялась к нему приблизиться. В ответ на мои мольбы он только смеялся и приглашал к нему присоединиться, а мне, наоборот, хотелось оказаться от него как можно дальше. Но все, что мне оставалось, это забиться в угол стола.
В этом его занятии было что-то животное и пугающее. В тот момент я не испытывала к нему никаких других чувств, кроме страха и отвращения. В своих фантазиях я не раз представляла себе, как мужчина мастурбирует. Но наяву это оказалось грубо и отталкивающе. Я опустила голову, спрятала лицо в руках и только ждала, когда все закончится.
Глеб, казалось, не замечал, что совершает недопустимое. Доведя свое дело до конца, он не спеша вытерся, натянул штаны, открыл, наконец, дверь и как ни в чем не бывало вернулся на свое место. Мы с ним не разговаривали до конца дня. А вечером он позвонил и стал извиняться за свое поведение. Было видно, что он сожалеет о том, что произошло, но я уже не могла ему доверять. После случившегося мы с Глебом, не сговариваясь, прекратили всякое общение и за несколько дней не обменялись и парой слов.
Но этого хватило ненадолго. Прошла неделя, и нас уже снова неудержимо влекло друг к другу. Произошедшее больше не казалось мне отталкивающим. В конце концов, Глеб же не тронул меня.
Дни напролет мы с моим соблазнителем томились в этой крохотной “конуре”. Мы просто не могли противостоять той силе, которая, несмотря на все опасения, неумолимо притягивала нас друг к другу. Это влечение было сильнее моего страха перед ним и, видимо, сильнее его долга перед Полиной. Он признался, что, если Полина узнает о нас, она от него уйдет. Это не на шутку пугало его. И все же он не мог не думать обо мне, когда я находилась в двух шагах от него, такая доступная. Я действительно была слишком доступна.
Прошла одна только неделя, а у нас уже все закрутилось по новой. Мало того, мы стали еще более нетерпеливыми и несдержанными. Меня больше не смущал вид его пениса. Теперь, когда он доставал его, я не пугалась и не отворачивалась, а, наоборот, с любопытством его разглядывала.
– Хочешь потрогать? – предлагал он, и этого одного было достаточно, чтобы я уверилась, как он мне доверяет.
Я легонько сжимала его в руках, и мне казалось, будто он отвечает мне пожатием. Мы уже были так близко друг от друга, что я ощущала на себе дыхание Глеба. А потом он покрывал поцелуями мои руки и плечи, и я еще долго чувствовала их жар на своей коже.
Однажды я копировала документы, когда он подошел и обхватил меня сзади. Это было посреди бела дня. Он стоял вплотную ко мне, его член упирался мне в поясницу, а руки сжимали чашечки моих грудей. И тогда я впервые спросила:
– Ты меня хочешь?
Но он ничего не ответил.
– Скажи, что хочешь меня, – настаивала я.
– Ты же знаешь, что я не могу. Это не хорошо, – сказал он, продолжая меня удерживать.
С тех пор я часто задавала ему тот же вопрос. Мне так хотелось, чтобы он сказал это. Но его ответ всегда был неизменным: “Я не могу”. Это сводило меня с ума. После всего, что между нами было, разве мог он меня не хотеть! Почему же он так боялся в этом признаться? Мне всего лишь надо было услышать эти слова от него. Но я их так ни разу и не услышала.
Мы уже не дожидались вечера, и если Виктор уезжал куда-то посреди дня, тут же принимались за свое. Страх быть пойманными с поличным не останавливал нас, а наоборот, еще больше будоражил. Не понимаю, как вообще мы могли вытворять такое на заводе, во время рабочего дня! В это трудно поверить. Ни раз мы оказывались на волоске от разоблачения, но нам всегда удавалось его избежать. Это было невероятное везение. Будто кто-то сверху оберегал нашу тайну, наслаждаясь запретным зрелищем. Но когда-то этому безумию должен был прийти конец.
Однажды Виктор уехал после обеда, обнадежив нас, что, скорее всего, в этот день уже не вернется. Затем заявился Додик и невыносимо долго о чем-то разглагольствовал. Наконец, и он ушел. Глеб проверил, что снаружи никого, и велел мне поднять юбку. Трусики я уже не носила. Глеба это сильно заводило, хотя юбки у меня были приталенные, строгие, и внешне ничего заметить было нельзя.
– Повыше! – потребовал он.
– А ты скажи, что хочешь меня, – не торопилась я.
– Говорю же, повыше!
В мгновение ока он оказался у моего кресла и уже задирал на мне юбку. Его рука коснулась внутренней стороны моей ноги, и я почувствовала, как по телу пробежал ток. Мои ноги непроизвольно раскрылись. Его рука нашла мое лоно.
Вдруг щелкнула дверь. Я вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. Виктор. Казалось, мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Глеб одним махом преодолел расстояние до своего места. Я спрятала ноги под стол и стала застегивать блузку. Пальцы не слушались. Виктор самодовольно стоял на пороге, с садистским удовольствием наблюдая за нашими метаниями.
– Та-а-ак, та-а-ак, – смачно протянул он, – Глеб, застегни ширинку. Ну что, дорогие мои, резвитесь? Только я за порог… На вас совсем нельзя положиться. Какая досада! Меня не было всего пару часов – и на тебе! Что же я теперь Додику скажу? То-то он расстроится.
Это же настоящий артист! Жаль, талант пропадает.
– А какого черта ты приперся раньше времени? – огрызнулся Глеб.
Весьма дельное замечание.
– Так все ради вас старался! Как, думаю, там мои голубки? Как бы не натворили чего в мое отсутствие. Надо бы, думаю, поспешить. Даже сердце заныло от дурного предчувствия. И видишь: как в воду глядел.
– А у тебя есть сердце? – удивилась я.
– Есть, Анечка. Как ни странно, есть. И потому я не позвоню Додику прямо сейчас, как следовало сделать, а подожду, пока он приедет. Так что у вас будет время подумать над своим поведением.
– Да ладно, ты этого не сделаешь, – не поверил Глеб.
– А давай вместе подождем и посмотрим.
Может, это сон? Я безжалостно ущипнула себя за мочку уха. К сожалению, не сон.
Дверь снова открылась – на этот раз Мотя. Только его не хватало!
– Заходи, друг! – обрадовался Виктор. – Ты как раз вовремя. Не представляешь, как я тебе рад! Так хочется перед кем-то душу отвести.
Почему Глеб ничего не предпринимает? Почему сидит, как болван! И почему я, несмотря ни на что, каждый раз чего-то от него жду!
– Так что же тут у вас стряслось? – не понял слесарь.
– Ах, Мотька, если бы ты знал! Нужно было мне срочно по делам смотаться. Чуяло мое сердце, что не стоит оставлять этих несознательных, незрелых товарищей… То есть, что я говорю, они вполне, очень даже зрелые… Ты не обращай внимания, это я от волнения. В общем, я поехал, но перед выходом наказал им, чтобы вели себя благопристойно. Но когда я вернулся, то увидел тут такое…
Я ненавидела этого изверга лютой ненавистью. Я и представить себе не могла, что могу так ненавидеть. Будто вся накопившаяся во мне злость за месяцы мучений, которые я претерпела, вылилась теперь в какое-то иступленное бешенство. Это страшное чувство всколыхнулось во мне и я послала его на голову своего врага. Я прокляла его, вложив в это проклятье всю силу души. Но этого было мало. Я хотела уничтожить его насовсем.
Это решение пришло мне в голову в доли секунды. Я знала, что могу это сделать. Я могу задушить его. Это несложно. Надо просто крепко сжать горло и держать, пока он не задохнется. Не имело значения, что он сильнее. Бывают моменты, когда человек может совершить невозможное. Я читала об этом. И чувствовала, что сейчас на это способна. Ни минутой раньше и ни минутой позже.
Я была абсолютно спокойна. Уверенно отстранила Мотю и встала позади кресла Виктора. Этот идиот не сразу разобрал, что происходит. Мне удалось воспользоваться его замешательством, чтобы добраться до шеи. Не думала, что она такая тугая. В моих руках пульсировала его жизнь. Я не могла видеть, но почувствовала, как наглая ухмылка в его глазах сменилась изумлением. Я со всей силы надавила на его горло, и он начал задыхаться. Но затем очнулся и стал отчаянно бороться. Ему удалось ослабить мою хватку. Я потеряла власть над его жизнью, но новый прилив ярости дал мне энергию для еще одного рывка. Его шея была так близко, но огромные ручищи уже тисками сжимали мои, не давая и пальцем шевельнуть. Со стороны, наверное, казалось, что мы застыли на месте. Я дернулась в последний раз, но ничего не добилась. Мои силы иссякли. Дышалось тяжело, как после изнурительного бега. Все, мне уже не добраться до него. Я ослабила хватку, и он тоже. Но моих рук не выпустил, и так, зажав их в своих, обернулся ко мне.
– А я и не знал, что девчонки могут так драться! Так ты и вправду собиралась меня задушить?
В его глазах было что-то похожее на восхищение. Какой придурок!
– Хочешь это проверить?
Я блефовала. Сейчас, даже если бы мне подали его шею на блюдечке, я бы и пальцем не смогла пошевелить. Момент был безвозвратно упущен.
– Отпусти, мне больно, – потребовала я.
Он тут же отпустил. Я, обессиленная, вернулась на свое место.
– Что же у вас здесь происходит, пацаны? – ошарашенно спросил Мотя.
– Да ничего особенного, – ответил Виктор. – Просто я вернулся раньше времени и застал, как они тут смотрят фильм вместо работы.
– Порнуху, что ли? – уточнил слесарь.
– Если бы! Драму. Глебчик обожает драмы.
– И всего делов-то? – разочарованно протянул Мотя.
Додику Виктор ничего не рассказал.
Ненависть отпустила меня так же внезапно, как и нахлынула. Теперь я увидела ее со стороны, и мне стало страшно. Меня трясло, как в ознобе. Я чувствовала себя опустошенной и ослабшей. На следующий день я разболелась и провалялась до конца недели дома с высокой температурой и распухшим саднящим горлом. Врачи утверждали, что это ангина, но я-то знала, что горло мне разодрала ненависть. Ненависть, о какой я раньше и не подозревала, и какую, надеюсь, мне не придется пережить вновь.
Я вернулась на завод протрезвевшей, за время болезни успев многое обдумать и переосмыслить. Я решила раз и навсегда прекратить свои опасные игры с Глебом, о чем сразу же ему сообщила. Он со мной в этом согласился и стал вести себя сдержанно, если не сказать безучастно, особенно если сравнивать с тем, как он вел себя раньше. Но я заметила это, скорее с облегчением чем с досадой. Он сдержал слово, и я была очень этому рада, потому что не знала, смогу ли удержаться от соблазна, возникни он еще раз.
Я снова принялась искать капсулу препарата. Глеб без слов позволил мне осмотреть его стол и шкаф. Потом он даже помог мне отвинтить крышки компьютеров, но и там я ничего интересного не обнаружила. Копировальную машину он наотрез отказался трогать, боясь ее повредить. На этом поиски зашли в тупик, как и мои отношения с Глебом.
Конечно, я понимала, что рано или поздно наши сумасбродства должны будут прекратиться. Но я не ожидала, что Глеб переменится ко мне так резко. В его поведении не было и намека на то, что еще недавно нас объединяло. Я стала для него просто одним из сотрудников. Он даже несчастный дальномер для меня пожалел! Это чудо техники добыл Додик. С помощью лазера дальномер в доли секунды мог измерить дистанции любой длины. Когда Додик вручил прибор Глебу, тот прямо раздулся от собственной значимости. Сразу запер дальномер в свой стол, и даже в руках подержать не дал, сколько я его ни просила. Он просто не мог доверить мне такую ценность. Каков лицемер! Еще недавно он был гораздо уступчивее…
* * *
Я была так сосредоточена на работе, что не замечала путаницы, творящейся вокруг. Компьютер заскучал и повернулся экраном к окну, а из моей шариковой ручки вместо чернил потек шоколадный сироп.
Но я продолжала работать как ни в чем не бывало, пока меня не отвлек Глеб. Он был сам не свой. Слонялся туда-сюда по кабинету, не зная покоя.
– Что стряслось? – не выдержала я, хотя мне и не хотелось с ним говорить.
– Аня, я так виноват перед тобой, – горько ответил он, и вид у него при этом был совсем потерянный.
– Скажи наконец, что случилось?
– Я не хотел давать тебе дальномер, а сам его посеял! Представляешь? Ума не приложу, где он может быть. Я успел сделать всего несколько замеров! Весь завод обегал, всех опросил – никто ничего не видел. Санта-Моника! Как же теперь быть? Как мне перед Додиком отчитываться?
«Поделом тебе!» – не без злорадства подумала я.
– Прошу, помоги найти прибор! И сможешь мерить, сколько захочешь! – умолял он.
Я сжалилась.
– Бэсэ́дэр*, я помогу, хотя ты этого и не заслуживаешь.
– Вот, спасибо! Я тебя за это расцелую!
И он подлетел ко мне с такой прытью, что я не успела увернуться.
Мы вместе вышли из кабинета, а затем разделились. Я, конечно, никакого дальномера не нашла. Да и как его теперь найти? Здесь, на заводе, стоит зазеваться, оставить вещь без присмотра, и потом ищи ветра в поле. Тем более, такой навороченный прибор. Прежде чем сообщать Глебу неутешительные новости, я решила подышать свежим воздухом.
Но стоило мне выйти за порог фирмы, как в нос ударила резкая вонь. Я стала оглядываться вокруг, пока не нашла причину этого безобразия. Посреди пустующей директорской стоянки лежала лошадиная лепешка. «Вот так подарочек директору,» – подумала я. Прежде чем смыться куда-нибудь подальше, я вдруг заприметила внутри этой кучи какой-то блестящий предмет, похожий на небольшую коробочку. Предмет мне что-то напоминал. Неужели это и есть дальномер Глеба? – осенило меня, и я пошла разыскивать “счастливчика”.
– Он самый! – радостно воскликнул Глеб, увидев находку.
Не долго думая, он направился прямо к куче, потянулся к ней голой рукой и вытащил оттуда прибор, не испытывая при этом ни малейшего неудобства. Глеб встряхнул рукой, и во все стороны полетели тяжелые брызги. Я еле успела отскочить.
– Аннушка, умница моя! Да тебе цены нет! – ворковал он. – Как мне тебя отблагодарить? Ну, конечно, ты же так хотела с ним поработать! На, держи! – и он протянул мне свои помои.
– Нет, спасибо. Мне уже неохота, – вежливо отказалась я, стараясь держаться на безопасном расстоянии.
– Да будет тебе! – Глеб шел в мою сторону, а мне приходилось все время отступать. – Давай забудем прежние обиды. Мы же не совсем чужие люди. Ну, прошу тебя, хватит дуться! Возьми его от меня в знак примирения!
Глеб все шел вперед, опасно размахивая дальномером, и его путь был обозначен маленькими серыми отметинами.
– Послушай, – пыталась вразумить его я. – Мне не на что обижаться, правда. Но сейчас у меня нет никакого желания брать это в руки. Умоляю, не подходи ко мне! Я сделаю все, что угодно, только уберись вместе со своим дерьмомером от меня подальше! – я уже кричала на него в панике, видя, как расстояние между нами сокращается.
– Вот оно, женское бессердечие – уже бежал на меня Глеб. – Я к ней со всей душой, а она надо мной смеется!
Я кинулась от него со всех ног, не теряя больше времени на разговоры. Я бежала и все пыталась понять: как меня угораздило выпрашивать у него этот дальномер? На черта он мне сдался?! Счастье, что это всего лишь сон.
* Бэсэ́дэр – хорошо