Напряжение на заводе росло с каждым днем. У меня были смутные предчувствия, что что-то назревает. Но я отмахивалась от мрачных мыслей, считая их плодом моих фантазий, пока не настал тот роковой день.
Начался он как обычно: с утомительных препирательств с Мишей по поводу стоянки, с горы документов на моем столе и неотъемлемой чашки кофе с вафлями.
Кофе я допить не успела и он остыл, пока Додик посвящал меня в детали «срочного» проекта, который необходимо было сделать в обход остальных. Но я не могла его начать без помощи Глеба, а того еще даже не было на рабочем месте. Глеб сильно опоздал, а когда наконец появился, к нему уже выстроилась очередь. Я терпеливо ждала, пока он освободится. Когда же я обратилась к нему, он был не в настроении. То ли из-за опоздания, то ли из-за претензий рабочих по поводу чертежей, но он уже был на взводе.
– Почему ты подходишь с этим ко мне? – взвился он, едва заглянув в бумаги, которые я ему протянула. – Сама разбирайся! У меня и так дел по горло. Что стоишь? Иди, работай!
И он швырнул мне папку.
– Не смей так со мной говорить, – ответила я ровно. – Я не одна из твоих рабочих, на которых ты можешь срываться. Не хочешь помогать – не надо. Сама справлюсь. Но не смей больше поднимать на меня голос!
И я вернулась на свое место, даже не взглянув на него. Я впервые ответила на его грубость. Раньше я не давала ему отпора. Виктору – да. Моте – да. Но не Глебу. Мне всегда казалось, что мы на одной стороне. И тут впервые я почувствовала, что это не так. Что здесь, на заводе, каждый сам за себя. Я наконец поставила Глеба на место, но ни радости, ни облегчения не почувствовала. Ничего, кроме горечи и пустоты.
Парень был удивлен моим ответом. Он тут же стал рассыпаться в извинениях и обещал, что обязательно займется этим дурацким проектом. Уверял, что не хотел меня задеть. Я видела, как он крутится вокруг меня, стараясь задобрить, но оставалась невозмутимой. Какое-то гнетущее чувство охватило меня. Может, именно тогда у меня зародилось подозрение, что случится что-то плохое?
Затем полетел кондиционер. Я первая заметила, что он сломался. У Виктора был свой персональный вентилятор, поэтому он ничего не почувствовал. Глеб же был слишком озабочен нашей с ним размолвкой. Сама я ничего предпринимать не стала. По мне лучше терпеть жару, чем холод. Я понимала, что, в конце концов, кто-нибудь обратит внимание, что в кабинете слишком жарко. Это оказалась секретарша, зашедшая переснять документы.
– Ну и духотища у вас, – сказала она прямо с порога.
Глеб подошел к нашему воздуходуву.
– Действительно, дует теплый воздух, хотя включено на холод, – прокомментировал он. – Я же вас предупреждал не играться с кондиционером! Вот он и крякнулся.
На самом деле, мы уже давно с ним не «игрались», а “крякнулся” он потому, что пришло его время. Так я Глебу и ответила.
– Ты не понимаешь! Мы же тут задохнемся, – нервничал он.
– Потерпи немного – скоро все равно переезжать.
Но Глеб не хотел терпеть. Он решил заняться поломкой сам. Достал инструменты и открутил верхнюю панель. Оттуда повалила пыль.
– Вот теперь мы точно задохнемся, – заметил Виктор.
Глеб стал вытряхивать пыль в корзину для мусора.
– Это же за сколько лет тут пыли накопилось! А это что за пакетик?
Пакетик! Я сразу догадалась, о чем шла речь. Подскочила к Глебу и увидела именно то, что ожидала: маленький пакетик с капсулой, приклеенный клейкой лентой ко внутренней стороне панели. Я должна была заполучить капсулу прежде, чем Глеб догадается, что это. Иначе мне ее больше не видать.
Пока я раздумывала, как это сделать, в кабинет влетел взбудораженный Ми́хаэль.
– Ребята! На́тану всю челюсть диском своротило. Его увезли на скорой.
Я его не слышала. Я тогда думала только о капсуле. Не успел Глеб обернуться, как я тут же наклонилась к панели, сорвала с нее пакетик, положила в карман и юркнула на свое место.
– Все из-за этой чертовой машины, – тараторил Миша. – Все сроки давно прошли, а мы все никак не можем довести ее до ума. На этот раз директор совсем потерял голову. Потребовал, чтобы к концу дня машина работала. А у Бо́риса и так дел невпроворот. Вот На́тан и решил на свой страх отточить деталь. А диск как следует не завернул. Я говорил ему, не суйся к станку, не твое это дело. А он мне: «Я не раз видел, как ты делаешь. Пара пустяков.» Идиот!
– И что потом?
– Только он запустил станок, диск выскочил и прошил ему челюсть. Бару́х Аше́м*, что не попал выше или ниже – иначе бы ему крышка.
Виктор стал расспрашивать, в какую больницу его увезли, кто с ним поехал, но Миша ничего не знал. Они вышли из комнаты, и тогда Глеб заметил, что все еще держит в руках панель от кондиционера.
– Надо бы назад привинтить, – решил он. – Постой, а где пакетик, который тут был приклеен?
– Какой пакетик? – откликнулась я.
– Маленький такой. Тут даже след от него остался. Это ведь ты взяла? Точно, ты! Я же видел как ты тут шуровала, когда Мишка зашел. Это же и есть препарат, который припрятал Миром. Пакет у тебя в кармане. Давай, колись уже!
Глеб загнал меня в тупик. Времени на раздумья не осталось – пришлось действовать.
– Хочешь увидеть пакет? – я полезла в карман. – Смотри, вот он.
И не дав Глебу опомниться, я вынула капсулу, положила в рот и проглотила, запив водой из бутылки, которая всегда была у меня под рукой.
– Теперь тебе ее не достать! – победоносно объявила я.
– Ненормальная! А вдруг, это яд? – испугался Глеб.
– Мы это скоро узнаем, – спокойно ответила я. – Ты присутствуешь при научном эксперименте.
– У тебя совсем крыша поехала!
– У кого еще тут крыша поехала? – зашел Виктор.
Глеб рассказал ему обо мне. Виктор с умным видом стал перечислять, какие последствия меня ожидают после приема препарата, но тут его прервали: директор устраивал внеочередное собрание и созывал всех в цех. Там собрались и рабочие, и начальники с секретаршами, и агенты по продажам. Все были напуганы и встревожены, как никогда. Несчастье На́тана на всех подействовало угнетающе.
Директор начал со стандартных соболезнований, а затем затянул лекцию по тех. безопасности, предупреждая, что все должны ходить в спецобуви и только по огражденной территории, которая будет обозначена на полу. Невыполнение этого условия он грозился покарать неоплатой рабочего дня.
Когда директор заговорил о переезде как о благе для всех, я перестала его слушать. Я начала ощущать действие препарата. Мое сознание заняли незнакомые мысли, простые и логичные. Не было больше парадоксов и сомнений. Страха и переживаний. Какие бы эмоции ни появлялись, они исчезали под натиском логики. Весь мир стал похож на ясную, точную схему. Мир поблек, потускнел, потерял всю свою многогранность, цвета и оттенки. Осталось лишь два варианта: черный и белый. “Да” и “Нет”. Все свелось к двум крайностям, двум истинам, а посредине, там, где был огромный красочный мир, не осталось ничего. Одна спокойная безмятежная пустота.
Я очнулась лишь тогда, когда директор закончил говорить и разрешил всем разойтись, если ни у кого нет вопросов.
– У меня есть вопрос! – я вышла вперед.
На меня смотрела сотня глаз, но я не чувствовала страха. Вообще ничего не чувствовала, кроме уверенности в собственной правоте и внутренней радости от этой ни с чем не сравнимой свободы.
– Сколько еще вы собираетесь морочить людей? – сказала я, глядя директору в глаза. – Вы прекрасно знаете: то, что сегодня произошло, было по вашей вине. Да, именно по вашей! И тут не поможет никакая спецобувь, потому что все дело в гонке, которую вы устроили. Вы ставите людей в немыслимые рамки. Заставляете работать до ночи. Выдергиваете из дома по выходным. Держите всех в таком страхе, будто они ваши рабы. И вот результат – этот несчастный случай, за который вы не желаете брать ответственности!
Я свободно стояла перед этими людьми, а они смотрели на меня, затаив дыхание, притихшие и пораженные. Смело и уверенно я отстаивала их права. Боролась за их свободу. Теперь этому тирану придется держать ответ!
Но директор нисколько не смутился. Он смотрел на меня, как строгий учитель на нерадивую ученицу.
– Видно, что тебе не приходилось управлять заводом, детка, – снисходительно улыбнулся он, и из толпы послышались короткие смешки. – Ты хоть представляешь, какая на рынке промышленности борьба за каждый новый проект? Да, это не просто. Иногда приходиться поднапрячься. Но если я начну отказываться от заказов, нас быстро вытеснят с рынка более расторопные и предприимчивые. Те, кто не гнушается тяжелой работы. И тогда все твои претензии разрешатся сами собой – мы будем отдыхать, сидя по домам, – он нарочито загоготал над собственной шуткой.
Заметив, однако, что никто не смеется, он мгновенно посерьезнел. Взгляд его сделался ледяным.
– А когда какой-нибудь идиот суется без специальной подготовки к станку, я этого предвидеть не могу. Но могу проследить, чтобы с этого дня в цеху соблюдались правила безопасности и все носили спецобувь…
Он говорил и говорил, а я начала осматриваться вокруг и все теперь представлялось мне в каком-то ином свете. Люди стали другими. Вернее, это я изменилась. Я больше не чувствовала по отношению к ним опасений и недоверия. Никто не хотел мне зла, даже директор. Мы просто сосуществовали вместе. Просто делали общее дело. Они были здесь, потому что им нужна эта работа. Но мне она никогда не была нужна. Я пришла сюда по другой причине. Я всегда могла встать и уйти, и в этом было мое главное отличие. А не в том, что я женщина. И не в том, что я слабая и стеснительная. Я не принадлежала к миру этих людей и оказалась здесь случайно. Тогда зачем мне этот спор с директором? Это совершенно не мое дело, ведь я не собираюсь здесь оставаться.
Что я вообще здесь делаю? Кому и что доказываю? Сколько еще я буду гоняться за чьим-то одобрением? И когда наконец начну жить собственной жизнью?
Я столько лет мечтала о препарате гормонов и только теперь поняла, что не нуждаюсь в нем. Я не хочу становиться другой. Я знаю себе цену. Теперь знаю. Мне просто надо быть среди людей, которые близки мне по духу. Надо занять свое место в этом мире. Неужели это так сложно и неужели необходимо было пройти такой путь, чтобы это понять?
Пока у нас в кабинете никого не было, я тихо забрала свою сумочку и поспешила к выходу. Я не собиралась ни с кем прощаться, но на стоянке меня нагнал Виктор.
– Хоть кто-то нашел смелость все это высказать, – сказал он серьезно. – Ты молодец! Желаю успехов в дальнейшем.
Вот все и закончилось. Всю жизнь я стремилась к этому испытанию, и вот оно позади. Но что же теперь? Я вдруг поняла, что все неприятности на заводе не значат ничего в сравнении с главной моей проблемой – несложившейся жизнью. Найти свое место в мире – легко сказать! Как из меня может выйти что-то путное? Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Я не нашла тетю, бросила учебу, поссорилась с родителями и опять потеряла Славу. Я обречена на одиночество.
Но так не может продолжаться вечно! Я должна что-то изменить. Теперь же! Немедленно.
Я позвонила Славе. Он должен ответить! Но ответил только автомат.
– Даже ты не хочешь говорить со мной! – набросилась я на автоответчик. – Но ты нужен мне! Прошу тебя! Я совершила так много ошибок. И теперь собираюсь совершить еще одну. Я так запуталась! Умоляю, Слава, помоги мне!
* * *
Я сидела в мягком удобном кресле. В таких же креслах повсюду, насколько хватало глаз, сидели молчаливые задумчивые люди и чего-то ждали. Зал был такой огромный, что мы казались в нем крошечными. Громкоговоритель то и дело объявлял очередное имя, и тогда кто-то радостно вскакивал и бежал к одной из конторок, расположенных по периметру зала.
– Извините, – обратилась я к соседу, и мой голос прозвучал неестественно громко среди этого безмолвия. – Чего все ждут?
– А вы не знаете? – удивился сосед. – Исполнения желаний.
– Каких желаний?
– О-о-о! У каждого есть свое сокровенное желание.
Сосед был прав. Стоило мне подумать об этом, как я сразу поняла: у меня оно тоже есть!
– Что же, здесь могут исполнить абсолютно все?
– Да, все, – сосед подвинулся ко мне и тихо добавил, – но за это взимают плату, а она бывает ох как высока!
Но я не думала о цене, а только о том, как близка к счастью!
Наконец я услышала свое имя и радостно поспешила к освободившейся конторке.
– Что пожелаете? – скучным голосом спросила служащая.
Будто предлагала не желание исполнить, а провести банковскую операцию. Я засомневалась, правду ли сказал мне тот человек.
– Девушка, вы собираетесь загадывать желание? – напомнила о себе служащая. – Прошу, не задерживайте очередь. Сегодня короткий день.
– Конечно, извините. Так я действительно могу загадать все, что захочу?
– Абсолютно все. Вы не прочли нашу брошюру? Ее раздают при входе.
– Я хочу испытать ночь страсти с мужчиной, – выпалила я.
– Как я понимаю, речь идет о занятом мужчине? – строго посмотрела на меня женщина.
– Вы же сказали, что можете все! – разочарованно вздохнула я.
– Мы-то можем, только это будет дороговато.
– Но с меня нечего взять, – развела я руками.
– О, Вы и сами не догадываетесь, насколько богаты! У Вас чистая совесть и добрые помыслы. Есть еще вера в собственные силы, а если умножить все это на неистощимую энергию молодости, то становится очевидным, что Вам многого предстоит достичь!
– И у меня все это есть? – удивилась я.
– Прежде, чем попасть на завод, Вы обладали также детской непосредственностью и безграничным доверием к людям. Но и того, что у вас осталось, с лихвой хватит для достойной и счастливой жизни. Неужели Вы готовы отказаться от всего этого ради одной-единственной ночи с мужчиной?
– “Достойная и счастливая жизнь!” – усмехнулась я. – Нет, Вы ничего обо мне не знаете! Я несчастна, понимаете? Несчастна и одинока. У меня ничего в жизни не осталось кроме этого желания!
– Вы просто устали и расстроены. Не совершайте опрометчивых поступков. Вернитесь домой и все обдумайте.
– Сколько бы я ни думала, ничего не изменится. Единственный человек, который мог спасти меня, даже не перезвонил! Теперь мне все равно. Забирайте все! Но позвольте мне хотя бы на одну ночь почувствовать себя желанной. Умоляю Вас!
– Девушка, прекратите рыдать! Вы мешаете нормально работать. Вам не отказывают, а просто предлагают серьезно обдумать свое решение. Это стандартная процедура. Ну ладно, ладно! Раз вы уже все решили, распишитесь здесь и пройдите вон в ту дверь.
За дверью я увидела Глеба, спешащего ко мне навстречу из глубины коридора. У меня перехватило дыхание. Сейчас он будет моим! Наконец-то я испытаю то, о чем столько мечтала! А дальше – будь что будет.
* Бару́х Аше́м – слава Богу